Т.К. Дорогие друзья, “по щучьему велению, по моему хотению”, как известно, бывает только в сказках. Впрочем, без “моего хотения”, а вернее сказать, искреннего интереса здесь не обошлось, “щучье же веление” в даном случае уместно заменить несколькими часами приятного времяпровождения в виртуальной беседе с одним, на мой взгляд, ярким, талантливым и просто милым человеком. Речь идет и питерском блистательном поэте и эссеисте Василии Пригодиче (Сергее Сергеевиче Гречишкине). Полагаю, что содержание нашей беседы может быть небезынтересно для гостей и авторов Литературной Странички, и, с позволения моего собеседника, предлагаю её  выдержки вашему вниманию.

С.С. Все достаточно просто, я бы даже сказал тривиально — для людей моего поколения. Мой отец (1908 г. рожд.), известный врач, полковник медицинской службы, рентгенолог-радиолог, прошедший к тому времени две войны (Финскую и Великую), служил тогда Главным рентгенологом Группы Советских войн в Германии (ни ФРГ, ни ГДР еще не было, существовали союзнические оккупационные зоны). К отцу в 1946 г. приехала в Берлин моя матушка (1909 г. рожд,) преподавательница немецкого языка, проведшая всю войну в питерской блокаде. Родители мои давно пребывают в небесном легионе. С Берлином и мамой моей связана дивная история. В 1936 г. она закончила немецкое отделение Герценовского института (по первому образованию она – историк).
Так вот, на выпускном банкете один из однокашников пожелал ей: Валя, желаю тебе стать директором школы в Берлине (!!!).По тем временам это была весьма опасная шутка. Прошло десять лет, и матушка стала директором школы в Берлине (до моего появления на свет). Ну-с, сейчас это – как пожелать издать сборник стихов на Марсе. Мудрено, затейливо, но элегантно шутит Матушка-Жизнь. Все мои предки-мужчины в отцовском и материнском коленах были профессиональными военными, служили Российской Империи и государям. Все воевали за Россию, я — первый в своем роду штатский-штафирка, никогда не воевал, но с годами стал ощущать в себе военную “косточку”. Предки мои были статными, бравыми, нерефлектирующими, телесно красивыми людьми. Один мой дядя по матери был колчаковским офицером, другой – красным командиром (как в романе).

Т.К. В 1971 году Вы окончили отделение русского языка и литературы филологического факультета ЛГУ. Был ли этот выбор Вами заранее запрограммирован на то, чтобы заниматься серьезно литературной деятельностью широкого спектра? Как, собственно, Вы пришли в литературу?

С.С. Моя жизнь на долгие десятилетия была определена книгой, которую я купил в 12 лет в Царском Селе, где обретался на даче: Александр Блок о Петербурге-Петрограде. Я “улетел” бесповоротно лет на тридцать. Я хотел заниматься историей русской литературы Серебряного века. Ни о каком “широком спектре” и речи не шло. И я долгие годы пробавлялся “полупотаенными штудиями” (слова покойного поэта, моего дорогого друга) Витюши Кривулина. Занимался вполне успешно, много публиковался. Сейчас на моем столе лежит верстка книги: С.С.Гречишкин, А.В.Лавров. Символисты вблизи. Статьи и публикации. 383 С.). Сашенька – ныне член-корр. Российской академии наук. К специалистам по Серебряному веку “власти предержащие” тогда относились скверно, как к прокаженным, “внутренним эмигрантам”, “агентам иностранных разведок”, ибо мы из уст в уста (не только из архивных документов, книг, газет и журналов) знали, что была ДРУГАЯ жизнь. На “чеховедов” это никак не распространялось, а ведь совсем “рядом”. Друзья-коллеги шли в зону за такие историко-литературные игрушки (К.М.Азадовский, М.Б.Мейлах и многие другие). Придешь на службу в Пушкинский Дом: шу-шу, у А. был обыск, Б. арестовали, В. “уехал” и т.п. Саша Лавров хорошо сказал на поминках моей матушки: “Жили, как подпольщики”. А почему же мы много публиковались? А потому, что писали честно (в статьи и публикации, вошедшие в книгу “Символисты вблизи, мы с соавтором не внесли ни одного “идеологического” либо иного исправления, лишь восстановили цензурные изъятия) и, главное, тщательно: редакторам не надо было ничего править. А почему мы не “сели” — повезло! А вот не “повезло”, к примеру, моему ближайшему другу Константину Азадовскому, выдающемуся историку русской литературы Серебряного века, специалисту по русско-германским литературным связям (Рильке-Цветаева-Пастернак). Он был арестован, осужден по сфабрикованному КГБ делу (давно реабилитирован), отмотал срок на Колыме за “антисоветские лекции, антисоветские высказывания и антисоветский образ жизни (!!!)”. Где-то в середине 1980-х годочков я остыл к Серебряному веку, отгорел, потом тяжко заболел и все сие продолжается по сей день. Я отчетливо понимал, что о публикации моих стихов в тогдашних литературных условиях и речи быть не могло. О критических статьях я и не думал потому, что их бы никто не напечатал (цензура была свирепая). Я вступил в литературу (вернее, она вступила в меня) как академический специалист по творчеству Блока-Брюсова-Андрея Белого-Ремизова-Вячеслава Иванова (список пространен, но не слишком).Да, были времена былинные, были, да сплыли. И слава Богу. Только бы не вернулись, ибо, по словам Петра Великого, “в России и небывалое бывает”. Я сейчас весьма далек от проблематики Серебряного века, увы, и по финансовым причинам, но, видимо, издам сборник своих “сепаратных” работ о Брюсове с компанией.

Т.К. Были ли какие-то вехи в Вашей жизни, которые Вы могли бы назвать критическими, узловыми на своем литературном пути?

С.С. Упомяну два момента. Первый. Летом 1970 г. из подъезда питерского Союза писателей вышли три человека: 79-летний великий филолог академик В.М.Жирмунский, насельник Парнаса Серебряного века, друг Ст. Георге (крупнейший австрийский символист), Блока, Вячеслава Иванова, Ахматовой, Михаила Кузмина плюс два студента-филолога: А.В.Лавров и Ваш покорный слуга. Внезапно со стороны Большого Дома (питерское гнездо НКВД-МГБ-КГБ) на полной скорости подлетел к нам грузовик. Я чудом вытащил Виктора Максимовича из-под колес. В.М. отдышался и шепотом на ухо спросил меня: C.С.! Как вы думаете: я доживу до краха советской власти? Я учтиво заверил его в том, что “да”, отчетливо понимая, что “нет”. И вдруг в меня молнией ударила мысль, что я-то, возможно, и доживу. И дожил. В.М. умер в январе 1971 г. Вот такие были у нас учителя (В.Я.Пропп, Ю.М.Лотман, М.П.Алексеев, П.Н.Берков, Д.Е.Максимов (Павел Наумович и Дмитрий Евгеньевич вели на филфаке семинары по творчеству Блока и Брюсова: ничего подобного не было тогда ни в одном университете страны),Г.П.Макогоненко, И.С.Зильберштейн, И.Г.Ямпольский и др.), которые нас на самом деле ничему не “учили”, кроме стойкости и несгибаемости духовной и душевной. Второй момент. Мне было тридцать четыре года, когда в посевовских “Гранях” (1982, № 126) появилась моя первая поэтическая публикация под псевдонимом Василий Пригодич: “Из книги “Картонные личины””, к которой я не имел никакого отношения. Мои рифмованные тексты ходили в самиздате, попадали за границу. Редакция энтеэсовского журнала напечатала 9 моих стихотворений. Если бы КГБ расшифровал мой нехитрый псевдоним (родовое имя плюс девичья фамилия матери) я бы сел в тюрьму, ибо чекисты совершенно истерически-остервенело ненавидели Народно-трудовой союз и его издания. Обошлось. Я не слишком надеялся на то, что увижу свои стихи в типографском наборе, хотя у меня были поклонницы, которые в разных городах потаенно читали на потаенных “вечерах” мои тексты. Помню, как меня увещевал друг и ученик Вячеслава Иванова и Макса Волошина, лучший в мире специалист по творчеству Лермонтова В.А.Мануйлов (сам тайный стихослагатель, чьи стихи вышли в свет лишь после его смерти), мол, и до Гуттенберга были поэты. Виктор Андроникович – великий хиромант, изучавший линии рук Ахматовой, Пастернака, несчастных Есенина и Маяковского и др., знавший меня как сносного историка литературы, по линиям моей руки мгновенно определил, что я пописываю стихи и предсказал... Умолчу.

Т.К. Сергей Сергеевич, Ваше литературное творчество, пожалуй, можно разделить на две основные категории – поэзия и эссеистика. Какое место занимает каждое из этих направлений для Вас лично? Чем Вас привлекают литературная критика и эссеистика, как автора?

С.С. Много лет уже я весьма редко “сочиняю”-составляю стихотворные тексты (один-два раза в год). Это всегда нечто вроде эпилептического припадка. Шум. Первая строка из не первой строфы. Поехало. Молоточки стучат в головушке. Давление чудовищное (а у меня два инфаркта было). Записываю на бумаге без помарок. И прочая. Все это зафиксировано-запротоколировано моими несравненными предшественниками. Тексты на самом деле и не слишком мои, ибо я человек комедийно добрый, а стихи зачастую злые. Все это диктуется некоей внеположной (скажем так) силой, о природе которой я никогда не смею задумываться. Мои статьи о книжных новинках, которые я строчу прямо на “монитор” (опять же в некоем “трансе”), меня исключительно забавляют и служат источником хлеба насущного. О плохих книгах я никогда не пишу, посему мои рецензии весьма комплиментарны. Книги, о которых пописываю, всегда читаю от корки до корки, что нынче у критиков большая редкость. Все мои заметки представляют собой мое частное мнение по частным проблемам. Некоторые из них вызывают, не вру, просто бешеную полемику. Мне перепадает частенько как от “безбашенных” левых, так и от “безбашенных” либералов. Эссеистика в последние годы составляет главную часть моей работы. Скоро в издательстве А.Н.Житинского “Геликон Плюс” выйдет сборник моих критических статей “Кошачий ящик” (50 штук).

Т.К. Есть ли у Вас какие-то прозаические произведения? Пытались ли когда-нибудь писать прозу?

С.С. Прозаических произведений у меня нет, никогда даже и не пытался писать прозу, ибо у меня напрочь отсутствует сюжетное мышление.

Т.К. Вы занимаете довольно активную позицию в отношении сетевых публикаций, сетевого общения. Ваше имя можно встретить и в Гостевых Книгах различных сетевых изданий, и среди авторов интерактивных литературных сайтов, и на страницах достаточно респектабельных электронных изданий. Расскажите, пожалуйста, о Вашем отношении к инету вообще, к его литературной жизни в частности.

С.С. Я отношусь к сетевой литературе с превеликим почтением (вопреки ее скандальозности, “пене”, вульгарным ужимкам-ухваткам и т.д., а также мнительности, закомплексованности творцов-насельников оной). Если кто-либо соблаговолит, см. мою статью “Сетевая литература (“сетература”)”, опубликованную несколько лет тому назад в газете “London Courier”:

http://www.prigodich.8m.com/html/notes/notes.html

У сетевой литературы богатое, цветущее и великое будущее. На том стою и стоять буду.

Т.К. Многие современные авторы придерживаются мнения, что литератор не может считать себя состоявшимся, не имея на своем счету публикаций на бумаге, как это принято сейчас говорить, в толстых и тонких, не говоря уже о книге. Что Вы думаете по этому поводу?

С.С. Я думаю, что это собачья чушь. Сегодня публикация на “бумаге” (в виде книги) или в “толстом” журнале (у “толстяков” сейчас унизительно низкие тиражи) ничего не прибавляет к славе-известности литератора, если он популярен в сети. К примеру, замечательный питерский прозаик и книжный график Дмитрий Горчев, мой литературный крестник отчасти, – колоритнейший сетевой персонаж-автор. В сети его опусы прочитали многие тысячи людей. А какая полемика, схватка-рубка вскипала в сетевых обсуждениях его рассказов. Дима издал несколько книг. Предивно и пречудесно. Их прочитали сотни людей. Отклик один – комплиментарное упоминание в затухающей бесславно, увы, “Литературной газете”. Наличие книг необходимо, правда, для вступления в писательские союзы, признанные правительством (Союз писателей Санкт-Петербурга, Москвы, Союз российских писателей (все три союза – демократические) и Союз писателей России (патриотический)). Но на это воля вольная вольного литератора (зарабатывай денежки, копи, издавай за свой счет).

Т.К. Литературный процесс во все времена проходил различные этапы упадка и подъема. Сейчас принято считать, что в результате кризиса-развала бывшей советской системы, повлекшего за собой кризисы во всех сферах человеческого существования, русские литература и культура оказались в весьма плачевном состоянии. Какова Ваша личная точка зрения относительно этого вопроса? Что для Вас современная литература?

С.С. В советской России сочинительство было частью государственного механизма, существовало министерство литературы (Союз писателей), люди, обладавшие членскими билетами союза, имели существенные льготы, недурственно кормились и т.д. “Разрешенную литературу” (Мандельштам. “Четвертая проза”) я, пес смердящий, всегда отвергал с порога. В частности, я никогда не читал переливистой шестидесятнической брехни с кукишем в кармане, с ленинскими “нормами” и с социализмом с “человеческим” лицом. Все. СССР затонул, как атомная субмарина. Халява кончилась. Цирк сгорел. Однако клоуны отнюдь не разбежались. Вот я прихожу на писательские собрания. Вижу таких, к примеру, людей, как покойный Виктор Кривулин, Сергей Стратановский, Геннадий Григорьев, Елена Шварц, Николай Голь и прочая, и прочая, и прочая. В советской России их место было в тюрьме. Но я встречаю и иных литераторов, которые писали работы в стиле “В.И.Ленин и проблемы теории литературы”, “Образ рабочего в литературе 1970-х гг.”, дежурные стишки к съездам КПСС, а главное, строчили на нас натуральные доносы в доблестные “органы”. Вот эти люди волком воют о закате “духовности”, о гибели их лживой проституированной культуры, о том, что советский “поэт” зарабатывал в месяц 350 рублей (хорошие деньги были). А вот серьезные литераторы, перебиваясь с хлеба на квас, помалкивают, ибо власть, слава Богу, их творчеством не интересуется. Люди молча делают свою работу. Пятнадцать лет назад в Большом Доме сидели серьезные дядьки-полковники КГБ и чертили, к примеру, схемы: кому Саша Лавров давал читать роман Пастернака “Доктор Живаго”. Делать было нечего. Кстати, мой знакомый, фронтовик-подполковник-разведчик, вся грудь в орденах, переводчик Кирилл Косцинский (Успенский) отсидел пять лет за то, что давал людям читать этот роман. А в прошлом году книгу выбросили из школьной и абитуриентской программ по литературе. Счастье, счастье, счастье, господа-товарищи-братва: СВОБОДА СЛОВА. Как это славно и сладко. Нет никакого кризиса русской культуры-литературы. Есть кризис их финансирования. Возможно, со временем он будет преодолен. Россия переживает издательский бум. Издается немыслимое количество книг: хороших и дрянных. Читатель предпочитает Маринину – Джойсу, Бушкова – Борхесу. Это его право. Не нужно учить читателя-потребителя литературных лакомств. Пусть читает, что хочет. Единственное, что мы, русские, принесли бесценным даром всему миру – это наша литература. Ничего не погибло. Культура находится в новом вызревании “цветущей сложности” (К.Леонтьев). Младая поросль наследует нам. К примеру, вчера 16-летний мальчик читал мне по телефону свои стихи, в которых переплетаются интонации Хармса и Заболоцкого (периода “Столбцов”). Сегодня я написал рецензию на работу девочки-одиннадцатиклассницы “Родовые гнезда в художественном пространстве текста произведений Владимира Набокова и их история”. Работа настолько хороша, изощренна, филологически выделана, что ее можно с колес публиковать (к чему я и приложу руку). Пора перестать рыдать, стенать, воздевать очи горе, клянчить деньги у государства и т.д. А уж тем паче винить либералов-демократов-масонов-евреев в конспирологических заговорах против Руси-полонянки, в сокрушении ее духовности-культуры-литературы. Литератор пишет потому, что в силу сложных причин он не может не писать. Литература, поверьте, такая же неотъемлемая и неотменимая часть моего существа, как жизнь, дыхание, сон, рука, жена, сын, внуки, кошки-собаки, Петергоф, плоский монитор, беспроводная клавиатура, смерть и бессмертие.

Т.К. Каким литературным направлениям сегодня Вы отдаете свое предпочтение? Есть ли у Вас любимые авторы среди современников и классиков? По каким основным критериям Вы для себя лично оцениваете тот или иной текст?

С.С. На мой взгляд, сейчас нет никаких внятных литературных направлений (включая абсолютно все московские “измы”). Процитирую строку из письма ко мне покойного Юрия Нагибина двенадцатилетней давности: “...от авангардной гладкописи тошнит”. Из современных прозаиков высоко ценю Сорокина-Пелевина. Плюс О~Санчеса (роман “Кромешник” превосходен), плюс А.Житинского и Д.Горчева. Из поэтов – Алексея Ивантера (“лучший и талантливейший поэт нашей эпохи”), Александра Кабанова, Наилю Ямакову, Татьяну Калашникову, Ольгу Кушлину (изумительный поэт, который еще не слишком, увы, известен) и тех питерских поэтов, с кем встречаюсь на писательских собраниях (список выше). Из поэтов-классиков “обожаю” (дивное словечко институток-смолянок): Мандельштама, Клюева, Кузмина, Ахматову, Сологуба, Ходасевича, Бродского. Из прозаиков-классиков – Брюсова (много писал о его несравненной и недооцененной прозе), Бунина-Чехова, опять же Михаила Кузмина... и все. Тот или иной текст я оцениваю, исходя из непроявленных, смутных, неосознанных, эстетизированных предпочтений или... по совету-мнению жены, обладающей абсолютным литературным вкусом-слухом.

Т.К. Спасибо. Сергей Сергеевич, многие редакторы и критики склонны разделять литературу на “профессиональную” и “дилетантскую”. При этом, что примечательно, понятия в эти два слова вносятся разными людьми далеко не всегда одинаковые. Что Вы можете сказать по этому поводу?

С.С. Нет ни “профессиональной”, ни “дилетантской” литературы, есть литература и нелитература (если угодно, – паралитература).

Т.К. Как Вы считаете, оказывает ли какое-то влияние на творческий авторский процесс литератора наличие филологического образования за плечами?

С.С. Робко полагаю, что – нет, хотя в наличии филологической школы, выучки, специфических навыков работы над текстом, тщательной выделки текстов, нет ничего дурного.

Т.К. Сергей Сергеевич, как Вы полагаете, можно ли сегодня литературой зарабатывать себе на жизнь? И видите ли Вы отличия в этом аспекте с тем, как это было раньше?

С.С. Можно и нужно. Раньше весьма недурственно платили за идеологически выдержанную муру-лабуду. Сейчас – фигушки – платят только за “дело”, за тексты, имеющие коммерческую стоимость (к примеру, за стихи никто не платит). Можно зарабатывать денежки любым иным способом и писать, писать, писать.

Т.К. Сергей Сергеевич, мне хотелось бы еще, с Вашего позволения, коснуться некоторых внелитературных аспектов Вашей жизни. На одной из фотографий Ваш костюм украшают регалии Ордена православных госпитаЛЯРОВ. Не могли Вы рассказать подробнее о том, когда и как эти регалии были Вам присвоены?

С.С. Открываю сию сакральную тайну тайн. Наша с женой ближайшая подруга вышла замуж в Лондоне за барона С.С. фон Беннигссена (фамилия пишется по-разному; это я про двойные “н” и “с”). Орден (единственный в православной ойкумене) был основан в 1974 г. тогдашним светским и духовным правителем Кипра архиепископом Макариосом и бароном. Госпиталяры (не путать с католиками-госпитальерами) занимаются строительством больниц в Африке. Неловко признаться, но в орден, где получил всяческие регалии и титулатуру, я был принят просто-напросто по житейскому “блату”. Уже много лет подруга наша натуральная баронесса.

Т.К. Рассказывая о себе, Вы упоминаете, что Ваш псевдоним включает в себя несколько составляющих. Как именно состоялся Ваш псевдоним, т.е., не могли Вы его “раскодировать” буквально?

С.С. Моего прадеда звали Сергей Васильевич, деда – Василий Сергеевич, отца – Сергей Васильевич. Я должен был стать Василием, но не сложилось, ибо отец назвал меня Сергеем в честь своего друга великого хирурга Сергея Сергеевича Юдина. Пригодич – родовая фамилия моей матушки, предки которой из Померании переехали в Царство Польское. Мой прадед был лоцманом, дед Артемий Емельянович Пригодич – профессиональным артиллеристом. Вот так и появился псевдоним Василий Пригодич, под которым я публикую стихи и статьи о новинках современной литературы.

Т.К. В настоящее время Вы живете в Петербурге. Расскажите немного о том, что значит этот город в Вашей жизни.

С.С. Санкт-Петербург означает в моей жизни все: миропорядок, миропонимание, мировидение, мировоззрение.

Т.К. Если можно, несколько слов о Вашей нынешней семье – жена, дети, внуки... .

С.С. Моя жена, сероглазая муза-наперсница, прелестница и плутовка, писательская дочь и супруга, которая помнит наизусть все мои стихи (я не помню ни одного), означает в моей жизни то же самое, что и Санкт-Петербург. Цыпочка моя несравненная – доктор юридических наук, профессор, зав. кафедрой теории и истории государства и права на юридическом (“президентском”) факультете Санкт-Петербургского государственного университета. Ей, молоденькой преподавательнице, сдавал экзамен по истории политических и правовых учений В.В.Путин и позднее половина нынешних кремлевских питерцев. Наш сын – Сергей Сергеевич Гречишкин-младший “страдает” на чужедальней чужбине, труждается в лондонском филиале американского банка в должности вице-президента (по базовому образованию он филолог-китаист). Кстати, сын пишет очень крепкие медитативные рассказы. Его цыпочка несравненная сидит дома и воспитывает мужа и наших внуков, которые покорно ходят в школу. Мой сын, его жена, наши внуки занимают в моей жизни такое же место, как (см. выше). Еще в мое обширное семейство входят: Неописуемая дворняга Джек Дженеврович Полканов-Стобаксов (вся сеть его знает), Кот-Полуперс Лис (подарок Вити Кривулина) и помоечная Кошка Пума. Мои животные занимают в моей жизни то же место, что (опять см. выше).

Т.К. Есть ли у Вас какие-то творческие планы ближайшие и далеко идущие?

С.С. В силу некоторых легких недомоганий никаких творческих планов у меня нет. Хочу жить, просто жить, если Господь дозволит.

Т.К. Дорогой Сергей Сергеевич, спасибо Вам большое за интереснейшую беседу. Всего Вам самого светлого и доброго, здоровья, неиссякаемого оптимизма и новых творческих свершений.