Лужа

Мальчишка, весело и нахально глядящий из отражения лужи, скорчил дикую глумливую рожу, и я, опомнившись, распрямилась. Быстро оглянувшись по сторонам, чтобы удостовериться, что никто не обратил внимания, как я, наклонившись, стояла над лужей, я пошла по мокрому асфальту в первом попавшемся направлении, просто чтобы пойти. 
"Кажется, я уже перестаю себя контролировать на людях", - досадливо подумалось мне, и я нахмурилась и еще раз оглянулась. Наверное, со стороны не очень-то это нормально выглядело, - вполне взрослая тетя смотрится в лужу и корчит гримасы. Главное, я даже не почувствовала, как состроила такую рожу, как уж тут проконтролируешь!.. Мне ужасно захотелось скорчить еще одну, и, закрыв лицо ладонями, я втихаря сморщила лицо, высунула на сколько смогла язык и скосила глаза к переносице. Ощущение было очень приятным, с ним не хотелось расставаться, но пришлось, потому что идти с закрытым лицом было очень трудно и опасно. 
Я убрала от лица руки, и очень вовремя это сделала, потому что уже подходила к высоченному бордюру, и это чревато было бы падением, если б я его не заметила. С облегчением вздохнув, я развернулась и быстро пошла вдоль бордюра, специально ударяясь об него правой ногой, но мысль, ударившая меня изнутри в черепную коробку, заставила меня сменить темп на более медленный и в конце концов остановиться. 
Я встала как вкопанная около бордюра. Бесполезные в данный момент руки плетьми повисли вдоль расслабленного и сгорбившегося тела, которое я опять забыла проконтролировать. Вспомнив о нем, я естественно выпрямилась, но груз мысли был столь тяжел, что плечи опять незаметно опустились ниже положенного.
Мысль была следующего содержания: корчить-то я в лужу морду корчила, а отражалась-то там не я!
Может, я так выгляжу в данный момент?.. Это глупое предположение было сразу же отвергнуто, потому что волосы у меня до плеч и, как некоторые говорят, темно русые. Мне, правда, кажется, что я шатенка, но со мной об этом спорят. А, может, это вообще одно и то же?.. Но дело, разумеется, не в этом. А дело в том, что парень, который мне показывал свой длинный язык, почти брюнет, да еще и стриженный. Только сзади видны были колечки волос. Наверное, кудрявый. Да и вообще он был в бейсболке.
Я неуверенно провела рукой по голове, в надежде обнаружить там бейсболку, хотя никогда я подобного головного убора не носила, потому что сроду у меня не было ни одной бейсболки. Рука, временно задействованная, ничего кроме моих темно-русых или шатенистых волос до плеч на голове не обнаружила и снова вернулась в висячее положение. 
Я довольно далеко уже отошла от того места, где была эта дурацкая лужа. Повернувшись в ту сторону, я насупленно поглядела вдаль, о чем-то думая. О чем, я даже не знала, но думала точно, потому что не думать я не могу. Хотя много раз пыталась не думать. И мне даже казалось вначале, что я не думаю, но тут же я осознавала, что сижу (иду, лежу) и как раз думаю о том, что "о! да я не думаю!". 
И вообще этого не может никто. И совсем недавно я поняла, почему. Дело в том, что если я перестану думать хотя бы на секундочку, то больше мысль ко мне не вернется никогда. Просто потому, что я не смогу захотеть думать снова, и именно из-за того, что ни единой мысли в голове не будет. И вот поэтому мы все время думаем.
Я шла, с трудом передвигая ноги, потому что возвращаться очень не хотелось, и снова прокручивала этот вывод о думании в голове. Мне было интересно, догадался ли кто-нибудь до этого раньше меня, или мне первой пришло это в голову. И еще меня осенило, что есть и другой вариант. На самом деле мы периодически не думаем, но об этом не знаем, потому что не можем об этом помнить�
Тут от слова "думать" меня начало тошнить, и я перенесла мысли на другое. А именно - на лужу и на отражение, в ней увиденное мною. Было совсем непонятно, когда я успела так подробно разглядеть этого парня, тем более, что мне казалось, что это вообще я. Снова представив себе образ этой лужи, я дополнительно вспомнила, что парень, маячивший в ней, был очень даже симпатичный. Это потом он уже искривил лицо, а вначале просто смотрел. А вот когда мне пришло в голову наклониться над лужей и посмотреть в нее, и вообще зачем я это сделала, - этого я припомнить не могла.
Я шла еле-еле, крошечными шажками, уже не обращая внимание на людей, которым и это могло показаться странным. Какая мне вообще разница, что кажется странным им, когда тут я сама увидела вещь гораздо удивительнее? Но почему-то мне больше эту удивительную вещь видеть совершенно не хотелось, и я оказавшись метрах в трех от злополучной лужи, остановилась. Мне вдруг подумалось, что сейчас из лужи высунется рука или что-нибудь еще. Но лужа поблескивала под тускловатым заоблачным солнцем, и ничто в ней не подавало признаков жизни.
Набрав побольше в легкие воздуху, я шагнула по направлению к луже, потом сделала еще шаг, и еще. Шаги давались мне с трудом, хотя, по сути дела, ничего неприятного меня ожидать не могло. 
Наконец, я подошла к луже и, нагнувшись, как в прошлый раз, посмотрелась в темную водяную гладь. Сердце болезненно сжалось, и я вдруг поняла, почему я так не хотела сюда возвращаться и чего я боялась. Я предчувствовала, что я могу увидеть в отражении. И я это увидела, и мне пришлось крепко сжать зубы и зажмуриться, чтобы мое состояние не пролилось слезами. В луже отражалась я.

* * *
Я медленно брела по направлению к ближайшему метро, размышляя обо всем случившемся. Оказывается, я боялась увидеть в луже не Его. А самое противное, теперь я боялась, что вообще Его никогда не увижу. От этого мне почему-то стало так горько, что слезы снова заспешили к своим железам, чтобы всем вокруг было видно, как мне погано. Но мне было не до них, и я не обратила внимание на то, что они стали скатываться у меня по щекам, оставляя мокрые следы. Люди, шедшие навстречу, наверное, смотрели на меня и удивлялись, но я на них не смотрела, чтобы не удивляться выражениям их лиц. Потому что они меня и без того иногда удивляют, а сейчас тем более. У меня вообще три разных состояния, в каждом из которых я по-разному воспринимаю окружающих меня незнакомых людей, встречающихся в метро, на улице или еще где-нибудь. Иногда они меня удивляют и забавляют, хотя точнее было бы выражение - прикалывают, - но это слово еще не стало литературным, и я боюсь, меня неправильно поймут. Второе состояние - это когда мне до людей совсем нет дела, словно их не существует. Я ощущаю их аморфно-одинаковыми и никак не реагирую на их присутствие. А есть еще третий, самый неприятный момент, - это когда они меня просто-напросто бесят. То есть раздражают до ужаса и вызывают беспричинную злость. И тогда я еду в метро с ужасно недовольной физиономией, и игнорирую всех, за исключением тех случаев, когда я на кого-нибудь бросаю взгляд такой, что мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь так на меня смотрел.
Подходя к метро, я поняла, что сейчас у меня начнется как раз третье восприятие людей. Я почувствовала, что уголки губ уже презрительно опустились книзу. Поделать с собой я в таких случаях ничего не могу, так что единственный выход - не показываться на людях в такие дни. Но мне надо было домой, и я стала спускаться в метро.
Пропустив проездной сквозь щели турникета, я, внутренне содрогаясь, проскочила мимо нацеленных на место ниже пояса рычагов. Я всегда так прохожу сквозь турникеты в метро, потому что мне очень страшно, что эти рычаги выскочат. И боюсь я не того, что они ударят меня, а что вылетят резко и неожиданно. Так было пару раз когда-то очень давно, лет десять назад, и у меня до сих пор осталось это опасение. Еще одно неприятное ощущение у меня связано с эскалатором: я всегда запрыгиваю на него, потому что боюсь споткнуться. Правда, я никогда не спотыкалась там, но боюсь этого, сколько себя помню. 
Сейчас я по привычке запрыгнула на ступеньку эскалатора, чем привлекла к себе внимание и без того зливших меня людей. Я постаралась не поднимать на них глаза, и эскалатор благополучно повез меня вниз, к поездам. Но как назло, когда я спустилась и стала ждать поезда, случилась третья вещь, которой я боюсь в метро. И боюсь я ее до такой степени, что когда-нибудь из-за нее я, наверное, попаду под поезд.
Пустой состав пролетел, не снижая скорости, мимо платформы в то время, как диспетчер объявляла об этом во всеуслышание, и издал громкий предупредительный гудок. Этот сигнал настолько ужасен, что я каждый раз шарахаюсь в сторону, когда слышу его, и не исключено, что когда-нибудь я шарахнусь именно в сторону летящего состава. Ну, а что из этого выйдет, понять не сложно. Так и в этот раз я отлетела от испуга на два метра, но, по счастью, на этот раз от края платформы, как и советовала диспетчер. Вообще, у меня такое ощущение иногда возникает, что машинистов забавляет издавать такие гудки, мчась мимо станции. Может, это действительно забавно. Меня пару раз катал знакомый машинист в кабине, но я мне так и не довелось присутствовать во время испускания такого сигнала. А как знать, возможно, это и меня бы позабавило�
Наконец, я дождалась поезда и, к великой радости, обнаружила среди вереницы вагонов один неосвещенный. Я не знаю, откуда у меня такое пристрастие к темным вагонам, но я всегда сажусь в них, если таковые имеются. В вагоне было мало народу, и я села одна на тройное место сбоку.

* * *
Через несколько дней мне захотелось сотворить что-нибудь со своими волосами, - перекраситься либо подстричься. Ну, а на худой конец просто чего-нибудь изменить в своей внешности. Откуда это желание взялось, было не понятно, так как вообще-то я ужасный консерватор, просто патологический какой-то. Где-то я вычитала о такой болезни, как аутизм, так вот мне кажется, что у меня она отчасти имеется. Но вот иногда, неизвестно откуда, ко мне все-таки приходят желания перемен, причем перемен достаточно заметных. Правда, по большей части эти желания так и остаются нереализованными, но зато мне удается помечтать, а этого, пожалуй, и достаточно. 
Поэтому я не придала значения своей новой потребности, решив, что через несколько дней у меня это само по себе пройдет, но все-таки, когда проходила мимо торговых палаток, заглядывала в некоторые и приценялась к краске для волос, такой, что перекрашивала либо в черный, либо в белый цвет. Это, наверное, должно было ужасно выглядеть, особенно при втором варианте, но мои желания обычно не согласуются со здравым смыслом.
В конце концов все ограничилось тем, что я, собираясь в очередной раз на одинокую прогулку, накрасила ресницы и губы светлым тональным кремом и, полностью довольная собой, отправилась "в свет". Встречавшиеся мне люди двусмысленно на меня поглядывали, но на этот раз у меня был настрой, когда люди меня прикалывали, поэтому мне было очень приятно и весело, и я в таком состоянии дошла до метро и спустилась вниз по лестнице, которая, к счастью, присутствует на моей станции заместо эскалатора. 
Темных вагонов в подошедшем поезде не было, и я поместилась в какой-то вагончик посередине состава и уселась на самое замечательное место, которое встречается очень редко - одиночное место! Напротив меня сидела средних лет женщина с ужасной прической, которую я не понимаю. Я не могу постичь, зачем женщины делают такую себе стрижку, когда сзади все снято, а на верхних волосах - крутая химия. Я очень часто вижу таких женщин, и все они почему-то на одно лицо. И у большинства из них очки с немодной оправой. А что на них надето, я не замечаю, потому что, хоть это и странно, я почти никогда не обращаю внимания на одежду, будь то собеседник, будь то просто стоящий рядом человек. Поэтому вопрос типа - а в чем была сегодня твоя подруга? - меня обычно ставит в тупик. Для того, чтобы я это запомнила, человек должен быть одет очень ярко и оригинально. Это отсутствие женской наблюдательности иногда меня беспокоит, но "иногда" это не "всегда", поэтому в общем все у меня нормально.
Так вот, женщина, которая, естественно, была в очках в немодной оправе и не-помню-во-что одетая, сверлила меня неприятным взглядом светло-серых глаз, в которых очень ярко выделялись суженые зрачки. "Вампир", - подумалось мне, и это сравнение настолько к ней подходило, что мне стало смешно, и я, быстро отведя глаза от ее глаз, посмотрела на схему метро, пытаясь пересилить давящий меня изнутри порыв смеха. Но странное чувство не давало мне покоя, и я очень хотела опять посмотреть на эту тетку и подумать, что она вампир. Мои глаза невольно стали перемещать взгляд на прежнее место, и я, встретившись со сверлившими меня льдинками, снова мысленно произнесла: "Вампир". Тут мышцы моего лица и гортани вышли из под контроля и рот быстро растянулся в улыбку, зубы повылезали на воздух, а порыв смеха наконец вылетел на свободу, прямо тетке в лицо.
Та сузила глаза и стервозно сжала губы, но продолжала на меня пялиться, а я, зажав рот рукой, снова пыталась успокоиться, изучая рекламу зубной пасты "Аквафреш". На рекламном плакате было изображено семейство из четырех человек с щетками в руках и с такими счастливыми физиономиями, что я поняла бесполезность своих попыток не смеяться. Я резко перевела взгляд на женщину, подумала "Вампир" и, закрыв лицо руками, продолжала смеяться. Слезы текли по лицу, потому что у меня есть дурацкая физиологическая особенность: когда я смеюсь, даже совсем немножко, у меня начинается обильное слезоотделение. Всех знакомых это очень забавляет, а меня нервирует, потому что черные потёки туши меня совершенно не украшают. Но сегодня я как раз была в совершенно ином косметическом стиле, если можно так выразиться, и опасаться черных разводов на щеках мне не приходилось.
Когда я наконец отсмеялась и убрала от лица руки, тетки уже не было. Поезд стоял на какой-то станции с раскрытыми дверями и чего-то ждал. Спасибо, что не в тоннеле. Я с облегчением вздохнула, потому что женщины не было, представила себе ее лицо, подумала то самое слово и уже хотела было опять приняться за старое, как вдруг мое внимание было переключено на совершенно иной эпизод.
Сквозь раскрытые двери поезда я увидела парня, небрежно прислонившегося к внушительных размеров колонне. Лица мне было не видно, потому что он смотрел в противоположную сторону. В одежде ничего яркого и оригинального не было, но почему-то у меня отпечаталось в памяти, что он был в желто-коричневой футболке с продольными полосками, голубых джинсах-трубах и в кроссовках, в правой руке он держал за лямку перекинутый через плечо рюкзак, а в левой сжимал бейсболку. На голове у него творилось, можно сказать, не пойми что; кудрявые черные волосы длиной до мочек ушей совершенно беспорядочно покрывали голову.
Сначала я просто лениво смотрела на него в ожидании, когда тронется состав. Но вдруг он, бросив рюкзак на пол, пригладил волосы и надел на голову бейсболку, посмотрев при этом в мою сторону. Сердце мое сделало невероятный кувырок там, внутри, и забилось гадко и ощутимо, потому что это был мальчишка, который отражался в луже.
Несколько мгновений я, словно пришпиленная, сидела и широко раскрытыми глазами взирала на него, а когда мысли прояснились и мне удалось оторвать себя от сидения, голос диспетчера, запущенный несколько ускоренно, и потому очень противный и не имеющий половых признаков, объявил, что следующая станция "Кузнецкий мост". Я ринулась к выходу, но двери сомкнулись со смачным звуком "НЯМ!". 
Я приклеилась к стеклу, словно пытаясь его выдавить. Поезд тронулся и быстро стал набирать скорость. Парень провожал меня странным отчужденным взглядом, совершенно непохожим на веселый взгляд из лужи. Я заколотила кулаками по стеклу, на котором написано "Не прислоняться!". Но там не написано "Не колотить!", значит я делала все правильно. Поезд очень быстро оказался в тоннеле и понесся по нему с неимоверной скоростью. 
Я начала задыхаться, мне казалось, что меня заперли в клетку, что меня увозят куда-то без моего на то позволения и вопреки моей воле. Я чувствовала себя несвободной и подавленной. Я еще раз обеими руками ударила по сжавшимся дверным створкам, когда ощутила чье-то жесткое прикосновение. Оказалось, что какой-то мужчина пытается меня оттащить от двери и поэтому крепко держит за локти. Я вывернулась, зло сверкнув на него глазами, и возвратилась на свое место, почему-то никем еще не занятое, хотя и очень удобное. Зато напротив уже сидел какой-то молодой человек такого типа, который мне очень трудно охарактеризовать. Учись я сейчас в школе, я бы наверное подобрала к нему слово "ботан", но "ботан" - это слишком узкое понятие. В общем, признаки такого типа парней - это сальные волосы неопределенной длины (выше плеч, но вроде длинные), по большей части почему-то темно-русые, очки в массивной оправе, старый свитер, из-под которого торчит воротничок рубашки второй свежести и серые брюки, не известно на чем держащиеся. И в придачу ко всему обязательно какие-нибудь безобразные туфли или, еще лучше, сандалии. 
И вот точно такой молодой человек восседал напротив меня на таком же одиночном креслице и смотрел на меня такими дикими глазами, что я стала веселеть. Я вспомнила, что кроме "ботана" ему еще подходит определение "доход" или "додик". Чтобы не повторять сегодняшнего инцидента с теткой, я повернула голову вправо и стала созерцать другой вагон. Но тут меня подстерегала новая (а может, и наоборот) опасность: женщина-вампир стояла там сбоку у входа и свирепо смотрела на меня. Я не стала испытывать судьбу и, встав на немного дрожащие ноги, прошла через весь вагон, обстрелянная одинаково шокированными взглядами, и села на свободное место в противоположном его конце. Но обдумывать увиденное на платформе я сейчас не стала, это надо было еще пережить. Вместо этого я стала думать про мозги, вернее уже не думать, потому что все было давно надумано, а сортировать идеи, их касающиеся.

* * *
Все началось с того, как я сидела на обзорной лекции по психологии, и незнакомая бабулька вещала нам о психике как функции мозга. Слушать я ее слушала в пол-уха, записывать ничего не записывала, а делала то, что не могу не делать, а именно - думала. И думала я о том, что совершенно непонятно, как в мозгу зарождается мысль. Ведь мозг - это всего лишь клетки, так называемое серое вещество. И вот в этих самых клетках, В ВЕЩЕСТВЕ происходит мыслительный процесс. Может быть, где-то это объяснено, и мне бы было понятно, если бы я это прочитала. Но мне никогда не попадалась на глаза подобная информация, и поэтому я совершенно не могла представить, как это происходит. 
Я сидела и пыталась вообразить то, что находится у меня в голове. После этого я пыталась представить, как оно может думать. Клетки и мысли никак не хотели сопоставляться в моем понимании, и у меня начала болеть голова. Я попробовала выразить эту идею соседке справа, но она попросила меня замолчать, потому что немедленно начала болеть голова и у нее. Впоследствии я не однажды пыталась высказать это кому-нибудь еще, и наталкивалась каждый раз на нежелание думать и говорить об этом, потому что слишком уж это неприятно. Лишь однажды кто-то умный мне попытался объяснить это словами "Все дело в образах!", но мне и это непонятно, так как возникающие в мозгу образы не сильно отличаются от мыслей, и логичнее представление от этого не стало. Я не могу уразуметь, как материальное (клетки) может рождать духовное (мысли). По-моему, это нечто противоречивое. 
Наверное, тому, кто хорошо осведомлен в этом вопросе, смешно читать мои дилетантские излияния, но что же делать мне, если я действительно не могу понять? Я могу только принять как факт, что, в общем-то, и делаю, но кто бы знал, как мне от этого нехорошо.
И еще, почему я думаю не рукой, не ногой, не спинным мозгом наконец, а именно головой. И еще меня удивляет, что даже когда я думаю о себе, я думаю именно о голове, и все соотношу с головой. Ведь я - это на самом деле все мое тело, все целиком. Но голова является центром, и на мир я смотрю с положения головы, а не себя в целом. Я подхожу к зеркалу, и, глядя себе в глаза, говорю: это Я. Но я же не говорю, что моя рука - это Я. Тут я использую именно те слова: моя рука, моя нога, спина. А голова - это Я�
Ладно, на этом заострять внимание я не стану, так как, по видимости, не настолько талантливо владею словом, чтобы достоверно передать на бумаге свои ощущения во время обдумывания зарождения мыслей. Я пойду дальше, и выложу для вашего обозрения вторую свою идею о мозге.
А идея такова, что мы и наши мозги - это совершенно различные субстанции, ранее не имевшие друг к другу никакого отношения. Когда я начну это рассказывать, вам может вспомниться некий триллер, названия которого я не помню, потому что и не знаю, а просто услышала как-то о нем в ответ на свои предположения, помещенные ниже. Суть триллера в том, что в людей вселялся некий инопланетянин, который овладевал нашим мозгом и заставлял своего носителя думать теперь уже так, как хочется ему, и держал его под контролем. 
Но то, что скажу я, несколько отличается от этой фантастической истории, потому что в моей теории над нашим разумом никто не довлеет. Просто мы - это тела, а мозг - это Мозг, некое существо, может быть даже с другой планеты. Оно не может передвигаться, оно не может само видеть, слышать. Для этого ему нужна оболочка, и эта оболочка - наше тело, которое ранее не имело Мозга, ни о чем не думало, и тоже, в общем-то, ничего не могло. Посредством Мозга, засевшего в нашей черепной коробке, мы получили возможность задействовать все наши органы чувств и целенаправленно двигаться. А Мозг благодаря нам тоже смог получать все ощущения, при этом находясь в защищенном удобном месте. Он лежит себе в нашей голове, совершенно чужеродный и непохожий на нас, и управляет нашим телом, как механизмом, как приспособлением для расширения собственных возможностей. Мысли, которые посещают нас, далеко не те, которые на самом деле думает Мозг. Нам он выделил маленькую частичку разума, причем она тоже находится под его контролем, и мы никогда не додумаемся ни до чего сами, если только Мозг не захочет этого. Мозгу ничего в общем-то не надо, он лежит себе в нашей голове и совершает сложнейшие мыслительные процессы, а нам он позволяет общаться между собой, немножко думать, хотя на самом-то деле, это всего лишь Его мысли. 
С какой-то стороны, можно сказать, что мы с Мозгом нашли друг друга, - сообща мы живем. Но на самом деле это мы нужны были Мозгу, а нам, когда его у нас не было, не было до Мозга и никакого дела. Он паразитирует на нас, он утомляет нас. Вот, если задуматься, кому надо спать, телу или Мозгу? Мозгу! Если тело устало, ему достаточно какое-то время полежать либо посидеть, и утомление проходит. Но Мозгу требуется сон, поэтому мы теряем столько драгоценного времени на эту ненужную нам деятельность. На самом деле я бы об этом обо всем не догадалась, если бы мне не позволил это мой Мозг. Но он решил, что мне можно это знать, и выдал мне это знание. 
И то, что мы называем бессознательным и сознательным в психологии, на самом деле настоящие мысли Мозга, о которых мы не знаем, и те, которые он нам дает, соответственно. А представьте, я сейчас размышляю обо всем этом, и значит - это Мозг думает о СЕБЕ! САМ о СЕБЕ!
И вот еще одна деталь. Мы совершенно одинаковы внутренне, но Мозги наши имеют разные характеры. И от их характеров и отношения к своему носителю зависит разум и характер этого носителя. Например, если человек глуп, это не значит, что он сам по себе глуп. Это значит, что Мозг у него жадный, и не хочет выделить ему достаточно разума. А еще Мозг может над носителем издеваться, либо шутить. Вот, например, когда долго кто-то учит материал перед экзаменом, упорно и старательно, и все запоминает. А на экзамене у него все вдруг ни с того, ни с сего вылетает из головы, и он получает плохую отметку. А выходя из класса или аудитории он вдруг начинает вспоминать все, что учил. Что это значит? Да это значит, что Мозг пошутил над своим носителем. Сам-то он все знал и помнил, потому что впитывает все навсегда, но человеку он этих знаний в нужный момент не выделил, зато выдал их потом, когда уже это было совсем ни к чему. 
Некоторые Мозги заботятся о своих носителях, в том плане, что позволяют людям за собой следить, думать о себе. А вот у конченных людей, к примеру, бомжей, Мозгу совершенно наплевать на своего носителя. Ему все равно, как он и что с ним. Он лежит себе и только думает, почти не давая думать носителю. Такому Мозгу даже не нужно ничего видеть вокруг, у него уже собственная внутренняя жизнь, наполненная только мыслями. 
Вот такая идея у меня, очень даже она мне нравится. Особенно, когда я думаю, что в голове у меня находится эта чужеродная субстанция, аккуратно лежит, заполняет всю черепную коробку; причем она достаточно тяжелая. И когда я представляю, как она там у меня уложена, у меня появляется ощущение, что глаза начинают вдавливаться внутрь, и вообще мне становится довольно не по себе.
Единственно, чего я еще здесь не продумала, это того, как мозг умирает. Ведь он же действительно умирает! Вот что он не смог предусмотреть. Он не может жить без нас, а мы недолговечны. Если бы тела жили постоянно, он бы тоже существовал все время. Но из-за нашей тленности ему приходится исчезать. Но этот вопрос я до конца еще не осмыслила, и в нем я не уверена.

* * *
Вот такие мысли я пыталась разложить по полочкам, пока добиралась до нужного мне места, и, как обычно после размышлений на эту тему, я поднялась со своего места со слабой головной болью.
Когда я вышла на улицу из душных коридоров метро, я вдруг поняла, что совсем уже не хочу туда, куда я собиралась. Я планировала заглянуть к одной своей знакомой, а потом погулять в одиночестве, посидеть на скамеечке в тени густо-зеленых деревьев. Знакомая меня ждала, но мне совершенно расхотелось ее видеть. У меня не было настроя на общение с ней, потому что оно требовало живости, эмоций и громкого голоса, - такая уж была моя знакомая, - а меня вместо всего этого наполняла сейчас какая-то апатия, лень, и ко всему прочему, как вам известно, у меня болела голова.
Постояв в нерешительности некоторое время, я наконец надумала к знакомой не идти. Но тут мне уже расхотелось и сидеть на лавочке в тени, и вообще гулять, а появилось единственное желание оказаться дома и залезть в горячую ванну с пеной. Больше всего меня отталкивало душное, жаркое метро, и я, повернувшись к нему, чтобы продолжить свой путь в обратном направлении, осознала, что не смогу туда сейчас войти ни под каким предлогом, настолько оно мне противно.
Сморщив лицо в недовольной гримасе, я снова застыла на месте. Кажется, входящие и выходящие из подземки люди рассматривали меня и даже оглядывались, но мне снова было не до них. Я присела на корточки возле здания метро и, установив локти на коленях, а лицо на ладонях, задумалась. Не знаю, сколько я так просидела, но подняться мне пришлось из-за того, что я краем глаза узрела сердобольную тетушку с выражением глубокого сочувствия и сопереживания на лице, которая стремительно направлялась ко мне. Скорее всего, она думала, что мне нехорошо, и чтобы заставить ее в этом усомниться, я резко встала, даже слегка подпрыгнув, глядя при этом в ее сторону дикими глазами. Она дернулась от неожиданности и замерла на месте, потом как-то странно опустила глаза и, медленно развернувшись, убралась восвояси. А я полезла в задний карман джинсов, выудила оттуда две смятые пятидесятирублевые бумажки и, горестно вздохнув, отправилась ловить машину. Ну, не могла я больше сегодня видеть метро, не могла.