|
"Человеческая жизнь - больше ад, чем сам ад".
Акутагава
Я всегда знал, что они когда-нибудь придут. С самого детства знал это. Просто это было вопросом времени, и только.
Вечерами я часто пытался представить себе, как же это будет. Но даже моего богатого воображения, увы, не хватало. Но уверенность в том, что избежать их прихода ни за что не удастся, была твёрдой. Не то чтобы я ждал их, нет. Просто свыкся с мыслью, что это неизбежно, как и всё, что нам послано свыше.
Иногда я видел. Все стояли на коленях, а один из них танцуя, приближался. Тело его причудливо изгибалось. А на синеватую землю, густо поросшую ярко красной неведомой мне травой лился, как звуки скрипки, свет луны.
Нужно научиться лгать. Строить козни. Стать сплетником и предметом насмешек. Тем, от кого с отвращением будут отводить взоры. Не искать Дома Солнца. Пусть лёгкий ветер не даст угаснуть пламени костра, пылающего в душах тех, кто избран. Не противиться, ведь все мы одержимы одним и тем же недугом, имя которому - жизнь.
В тот прекрасный день, когда наступит момент очистить притоны памяти от негодяев, замысливших совершить надругательство, я сбегу. И после бегства моего, пойдёт белый снег, и засыплет он спящую чёрную землю, поражая глаз яркостью причудливого одеяния.
Две недели провёл я в глубоком забытьи, и беспробудный сон мой лишь изредка прерывался едва слышными шагами раскосой красавицы Вечности. Она склонялась надо мной, ласкала меня своими нежными длинными пальцами, щекотала роскошными волосами пыльных дорог. Я обращал к ней свои несвязные полные сладострастия речи, и, содрогаясь, метался, как выкрикивающий приговор монах, когда палач подносит горящий факел к куче сухого хвороста у неё под ногами. Я смотрел на охваченную голубыми языками пламени женщину и умолял: "Я хочу быть таким, как Парсифаль!" И слышал её ответ: "Ты будешь таким Ты станешь чистым и могучим девственником, почти святым!"
Прошло время, но снова и снова возникал передо мной обаятельный образ смуглой скуластой женщины с длинными - чуть не до самых висков - глазами. И стоило лишь появиться этому видению, как я терял с таким трудом приобретенную над собой власть. И устоять перед этой силой было невозможно.
Я понимал, что это сам сатана морочит мне голову. И в день, когда я уступлю искушению, бес, принявший женское обличие, утянет меня в преисподнюю. Вот только большой разницы между тем, где я находился сейчас, и тем местом, куда меня могли утянуть, я не находил.
Но это не смущало меня. Парсифаль давно проиграл!
Итак, они придут. Нужно готовиться к встрече. Сердце должно быть переполнено ожиданием неизбежности, столь неуловимо прекрасной, что сама Вечность готова будет преклонить колено.
Венценосные жители Дома Солнца, когда вы отправитесь в путь, горы, сияющие вечными льдами, выше и прекраснее, чем Тибет, превратятся в пустыню, ту, что желтее самого солнца и жарче пламени адова костра. Зелёные леса станут красными полями, на которых вырастет синяя трава, выше и гуще самих лесов. Изменятся и люди. Их глаза станут слышать, а уши говорить. Их сердца провалятся в прекраснейшую бездну, обретённую столь внезапно, что на миг всем им покажется, будто бы они попали в рай. И это не будет чудом. Ибо не может быть чудес, даже райских, когда они придут.
Я отказался от самоубийства.
Я болен, и потерял вкус к жизни. Вспоминаю о голодных - теряю аппетит, вспоминаю о раздетых - мёрзну вместе с ними, смотрю на солнце - и мои глаза не слезятся. Во всех преступлениях этого мира - совершенных, и тех, что ещё будут совершены, виновен лишь я один. Мои руки знают холод стального клинка, что вонзается в сердце. Я разучился улыбаться. Мышцы моего лица уже давно не выдают ничего, кроме отвратительных гримас. А попытки рассмеяться приводят к плачу навзрыд.
Радость и горе - всегда вместе. Чары злой волшебницы Кундри не будут иметь силы над целомудрием Парсифаля? Да. Лишь бы он не избрал стезю порока!
Отец, я был не прав, забудем все обиды! Дочь, дай скорее поцеловать тебя. Как знать, может, ты больше не увидишь своего папу. Он вступает на путь, откуда нет возврата. Спутница жизни моей! Моя вечная любовь и удивительная удача! Все мы грешны, прости!
Вам интересно, в какие края я вдруг засобирался? - Не дай Бог! Дальние страны? - Я устал от них. На войну? - Ни за что на свете! Думаете, почувствовал приближение смертного часа? - Пока никаких признаков!
Я вступил на самый неизведанный и, вместе с тем, сладостный путь человечества. Выбрав его однажды, уже никогда не захочется сойти с него.
Путь сей - ожидание.
Теперь отовсюду слышны голоса одобрения. А как-то раз, изображение мадонны ожило, и глаза её взглянули на меня с почтительностью и пониманием, за которыми неуловимо скрывались черты Сострадания.
Офелия, я буду мстить за отца этой утратившей честь королеве, моей матери. И дело о таинственной смерти моего отца никогда не останется в досье с грифом "нераскрытые преступления". Я напишу заявление в судебную экспертизу, добьюсь, чтобы вырыли труп моего отца из могилы, и распутаю узел этого чудовищного злодеяния! А моего доброго дядю-убийцу передам в руки правосудия.
Люди переходят из стадии "существования" в стадию "исчезновения", не замечая этого. В этом вопросе их неосведомлённость настолько абсолютна, что они даже не меняют свою природу, оставаясь пребывать в плену иллюзий. Но, констатируя факт, негоже лицемерно обвинять людей в этом. Таковой их сущность была всегда. Да и я, признаться, не исключение.
Но, что бы не произошло, я один знаю - идут. Они идут и это - самое важное. Они существовали задолго до появления жизни и смерти, неба и земли. Они самобытны и не знают никаких изменений. Они идут по бесконечному кругу. Никто не ведает их подлинной сущности, но я думаю, что это и не важно. Не стоит стремиться найти чёткое определение их Божественного Начала, оно абсолютно непостижимо для того, чтобы его мог исчерпать слабый язык человечества. Имя, которое может быть названо, не есть настоящее имя. Да и нужно ли говорить вообще? Примерно лет сто назад я ещё верил, но теперь уже нет. Теперь я боюсь быть раздавленным осуществлёнными желаниями.
Я всегда пытался просто жить, но мне это не удавалось. Был всё время в Пути. Пути к непостижимому благу. Но вот я, наконец, остановился. Я созерцаю. Созерцаю и жду. Они уже идут. Они всегда приходят. Чем бы мне заняться до их прихода? Может быть смертью?
Смерть - лишь игра. А я всегда проигрывал все партии. Но ведь важна только последняя! И смерть не что иное, как застывшая на мгновение в нелепой позе жизнь.
Человек думает, что он подвешен на двух волосках. Один из которых - жизнь, а другой - смерть Так было бы слишком легко! Но волосок на самом деле один-единственный. А двоится он в людских глазах от слишком пристального взгляда на него. Когда всматриваешься в нить до рези в глазах, невольно видишь две нити, даже если убеждён, что она одна.
Но я погребён в жизни. Я всегда знал, что жизнь воспользуется любым самым неуловимым моментом, чтобы забрать меня. Она одновременно с радостью и неизбежностью понесёт своё бремя. Бремя это - я. Я не сопротивляюсь. Я только жду. Они идут, и теперь всё изменится к лучшему. И упадёт холодная луна в объятия жаркого Дома Солнца!
Прекрасен апрель! И страстная неделя. Та самая, которую Иисус провёл в аду. И месяц в прозрачном небе. Месяц - разрешившаяся от бремени луна. Она поменяла пол. О, эта недолговечность памяти! Что делает она с мечтами предков!
Вечер наступил мне на пятки, и я споткнулся. Тогда я открыл окно, и ночь вошла в него уверенной поступью, без всяких раздумий и колебаний. Но так случалось не всегда. Я, как и все существа человеческие, очень переменчив. Иногда, когда собиралась наступить ночь, я не соглашался. И вновь приходил день. Приходил один, с осуждением глядя в мои пустые жизнью глаза.
Я пребываю между горем и горами, упиваясь незнакомым с самого детства запахом. Это был не просто запах неизведанного. Это был сам Запах.
Тому, кто лишён смерти, не страшна даже жизнь. Когда человек умирает, умирает для него и всё вокруг. Смерть едина, и не отдаёт приоритетов никому. Она только гонит нас, как овец. Вот только куда? На пастбище или на бойню? Хотя разницы нет, это ясно. Немощный старец с лицом новорождённого младенца. Это ли не лик самой смерти?
Жить после смерти или умереть заживо? Трудно сделать выбор, но другого пути нет. Можно, конечно, перешагнуть через перила смерти, но тогда упадёшь на камни жизни и разобьёшься.
На Пути был человек. Он спал. Я стоял возле него и смотрел, какой сон ему снится. Сон мне не понравился. И я ушёл прочь. Люблю одиночество. В нём есть доля чистой, не запятнанной действительностью правды. В такие минуты я вижу музыку. Вибрирует воздух под её потоком, ноты несутся, задевая полами своего плаща вершину мироздания. И я упиваюсь этой прекрасной картиной, а в сердце вновь рождается надежда. Я устал от обманов, неужели и в этот раз ничего не изменится?
И не изменилось. И она обманула, как умеет обманывать лишь правда. Но я всё равно буду стремиться на своём Пути к правде. Как цвет траурного костюма всегда стремится к чёрному, даже если он, к примеру, жёлтый.
А правда в том, что я чувствую их приближение. Нельзя не чувствовать того, что движется столь стремительно. Я убедился, что они идут, и всё сразу стало на свои места. А я нисколько не сомневался, что они идут, даже когда купался в абсолютном доказательстве обратного. Купался, но не утонул. И вот, наконец, нет причин для страха. Дверь заперта изнутри.
Жарко. Слишком жарко. Я лениво поднялся. Тело сочилось потом. Простыня подо мной намокла, но я не обратил на это внимания. На какое-то мгновение, я испытал нечто вроде удовольствия. Как охотник в тропических джунглях преследующий добычу, расправил плечи, и стал внимательно осматриваться по сторонам. Потом пошёл. Меня тащила вперёд воображаемая охотничья собака. Но к тому времени, я уже догадался, в чём дело. Играть в охотника с самим собой перестало иметь смысл. Я открыл окно. Пустота. Абсолютная пустота смеялась безмолвно мне прямо в лицо. А чего ещё я ждал? Так и должно быть.
Одинокая акация посмотрела на меня с упрёком. Её изогнутый ствол в мелкую складочку показался мне непристойным. Я увидел в её тоскливых глазах просьбу, нет, скорее мольбу, и мне стало не по себе. Стоять перед ней обнажённым было глупо, но мне не хотелось одеваться в такую жару, и я просто закрыл окно. Голова моя погрузилась в сумерки. Захотелось к морю. Почему бы и нет?
Я люблю море. Той странной любовью, движимой исключительно предчувствием. И если невольная грусть одолевает моё сердце после внезапно открывшейся в суете истины, если мысль о ничтожестве человека вновь главенствует во мне над всем прочим, должно ли это быть предвестием грозящего? Не всегда. Но - не презирайте предчувствия! Неизъяснимое, скрытое таинство заключено в этой безмолвной беседе души человеческой с будущим. Это грустный ангел, остерегающий меня. И я благоговею перед его предостережением. Но минуты грусти непродолжительны. Они похожи на льстивый сон, улетающий с горестной действительностью, на радость - эту насмешку счастья над человеком.
Основная сила моя - уверенность. Она непоколебима - идут. Идут пророки мудрости, жрецы бытия, и охваченные предчувствием их великой миссии, мы избранные, ждём встречи с нетерпением ребёнка, ожидающего подарка, который ему снился накануне ночью. И кто посмеет затушить свечи ожидания? Они идут, и станет тьма светом, и прольется сей свет на головы людей, и откроет им неведомое, которое они по человеческой своей натуре всё равно не смогут ни понять, ни даже увидеть. Они привыкли к рокоту волн, накатывающихся на каменистый берег их жизни настолько, что море, в их представлении, не способно более удивлять, дарить эмоции и надежду. Они любят море - потому что привыкли к нему, и подчас не замечают его вовсе. Я тоже люблю море.
Я - ненастоящий человек. И вечно нахожусь в плену собственных заблуждений. Я алкоголик, опьянённый предчувствиями, из которых не хочется выбираться. Совершенно разные мысли одновременно тянут меня в противоположные направления. Я стремлюсь к одиночеству, иллюзии, которой очень опасаюсь. Но я знаю, что человек силён лишь, когда он один. Много людей - это толпа. А толпа не бывает сильна духовно. Она сильна лишь своими животными инстинктами, и движется всегда напролом. Толпа никогда не способна на манёвр. А жизнь, сам Путь, состоят из множества манёвров, зачастую бессильных и совсем не нужных, но не теряющих от этого своего смысла, которого, в общем-то, и нет.
Я из тех, кто до конца дней своих, до самого последнего мгновения, будет одинок. Но сознание этого не приводит меня в уныние, напротив - я радуюсь этому. Теперь никто не помешает моему одиночеству в тот истинно прекрасный миг, когда они придут. Они идут, и с этим уже ничего не поделать. В конечном итоге всех нас ожидает одна и та же участь, общая Судьба.
Где самая крайняя точка жизни? Бог, никогда не значивший для меня слишком много, теперь значит ещё меньше. И я не решаюсь найти ответа у него. Как избавиться от чувств? И прежде всего от опустошённости? Только ждать - подсказывает больной созерцанием разум.
Дорога, на которой я нахожусь, привела меня к перекрёстку. А я не люблю богатства выбора. Может вернуться, ведь ещё не поздно? Нет, надо идти, чтобы попасть, наконец, в счастливую страну грёз, распахнуть двери Дома Солнца. Подставить своё лицо под его могучее синее сияние, вдохнуть полной грудью аромат цветущих трав. И превратится действительность в самую восхитительную мечту, а страдания и боль - в прекрасные наслаждения. В этой сказочной стране, забыв обо всём пошлом и банальном, я заживу под сводами таинственности, и белый бутон сладкого моего одиночества распустится прекрасным цветком фантазии. И, не связанный кровными узами с самим собой, я продолжу Путь свой в Ожидание.
Одиночество подразумевает множество вопросов. А кому их задавать, как не самому себе? Я стал своим собственным Бодхисаттвой и роль эта мне по плечу. Так что, когда они придут - я буду готов. Мои вопросы самому себе - не требуют ответов, как настоящим стихам - не нужны читатели. Мне хочется иметь скрипку с порванными струнами, но не для того, что бы связать их, я готов играть и на порванных струнах, более того - я готов играть на скрипке и без струн.
Я чувствую, как наполняет моё тело стихия бессознательного, когда поступаешь скорее по наитию, нежели по уму. Я недостаточно силён духом. Я понимаю это. К тому же высшая духовность постоянно воздействует на мою собственную. И та в своей ничтожности - уступает, как уступала и раньше. Так было всегда. Частенько мне кажется, что мои мысли и чувства - давно принадлежность кого-то другого. Но человек ли он? Существование моё настолько однообразно, что я даже и не знаю, существую вообще или нет.
Все религии мира призывают любить себе подобных. А что, интересно, делать, если подобных мне нет?
Я один. Наконец это открылось мне во всей сущности. Я один, и я жду. Фиолетовый горизонт постепенно наполняется дымкой. Это движение. Я чувствую его каждым своим нервным окончанием. И жёлтым трепетом наполняется моё естество. Я знаю, я уже уверен, что туман рассеется, и я увижу, как они идут. Я опускаюсь на колени, высоко закидываю голову и, даже не раскрыв глаз вижу потрясающую картину - идут.
Август - сентябрь 2001 г.
г. Орёл
|
