|
Потерянный |
|
|
"Для кого и зачем я берегу себя? Для какой тёмной безвестности? Я погребён заживо И если что-то должно начаться - пусть начинается. Можно начинать, когда ничего не ждёшь. Можно начинать" Э. М. Ремарк "Триумфальная арка" |
1 Мартин посмотрел на меня с презрением. -Да что я рыжий что ли, чтобы заниматься такой ерундой! - усмехнулся он. Я увидел его голову. Она полыхала. Он стал не просто рыжим, а как это обычно гово-рят, огненно-рыжим. Впрочем, этот придурок, кажется, даже не заметил. - Ну и чёрт с тобой, провались ты! - зло выругался я. В ту же секунду земля под ним разверзлась, и он полетел в ад кромешный, едва я успел произнести последнее слово. Я удивлённо пожал плечами. И что это тут интересно происходит? Это определённо не могут быть наркотики, я не колюсь уже три недели. Чертовщина какая-то, странно Я вообще странный малый. Чтобы я не сказал или не сделал, все сразу говорят: - Ну и ну! Или: - Ну, ты даёшь! Хотя я в жизни никому ничего не давал, даже разным дуракам по морде. Больше наобо-рот, беру всё время. Идиотская привычка у всех всё брать, сам знаю, но ничего не могу с со-бой поделать. Только увижу дребедень какую-нибудь, и сразу: - Ну-ка, дай посмотреть (по-держать). И иногда не отдаю вовсе назад, а то и без спроса беру. Возьму, а потом дену куда-нибудь, или выкину. Вот такой я странный. Мартин, это товарищ мой, сегодня меня вывел из себя по крупному. Вообще это крайне редко бывает, меня трудно вывести. Хоть оскорбляй, хоть смейся, мне всё нипочём. Кажется, хоть дерьмом меня окати с ног до головы, и глазом не моргну. Хотя, впрочем, если дерь-мом Бред какой-то в голову лезет. Скорее всего, если дерьмом, то убью. Не убью, так пока-лечу, это уж точно. Или же про себя просто подумаю: - И дурак же ты, дорогуша, мучался, марался, чтобы столько дерьма собрать. А мне по фигу, буду ходить вонять, да над тобой, дураком, посмеиваться. Единственно, что меня может вывести из колеи, так это женщины. Они вызывают у ме-ня какие-то смутные ассоциации, а может инстинкты, или ещё всякое такое, о чём пишут все эти умники. Мой идеал - Гала, жена Сальвадора Дали. Она вообще-то не Гала совсем, а Елена, рус-ская по национальности. А по характеру, это уж точно, шлюха. Видал я её фотографию с Сальвадором Дали и французским поэтом, её первым мужем (вылетела из головы его парши-вая фамилия). Они при костюмах, а она голая совсем. Мне эта фотография понравилась. Да-же пожалел, что меня нет вместе с ними, а то я мог бы тоже голый. Я голым вообще не стесняюсь. На пляже прямо у воды переодеваю плавки. Что я идиот в кабинку переться и в очереди ждать? А кому не нравится, так и пялиться нечего. Хотя, без ложной скромности скажу, что пялиться как раз есть на что. Молоденькие девчонки любят искоса, тайком от мамаш своих, подглядывать, как я переодеваюсь. Да и мамаши тоже, не прочь, как я заметил. Впрочем, я отвлёкся. У меня так часто бывает. Начну думать или говорить об одном, а потом в такие дебри заберусь, что забываю, о чём начал, и при чём хоть вся та белиберда, которой заканчиваю, прямо чудеса, да и только. Так вот, сфотографироваться с Дали и Галой, моя неосуществимая мечта. Неосущест-вимая, потому что когда они фотографировались, меня и на свете то не было. А сейчас, уж умерли оба. Дали - несколько лет назад умер. Я как услышал по телеку, сразу подумал: - Верить никому нельзя. Опять сплошное надувательство. Вот Дали - взял, и просто так умер. Обман-щик. Обманщик, потому что обнадёжил, что умрет, как и жил, как-нибудь необычно. А сам обманул, умер как обыкновенный пердун-старикашка, в больничной палате, на койке. Я к нему как-то сразу охладел, не к картинам его, они бессмертны, конечно, хотя и мура, в большинстве своём, а к нему самому, как художнику. А Мартин, этот недоносок, вывел меня, потому что отказался участвовать в одном дельце. Я ему предложил женщин на дому насиловать или, хотя бы, поиздеваться над ними, ну точно как Алекс в "Заводном апельсине" . А он, дурак, отказался. Не врубился даже, что я просто так предложил, от скуки. И всё это выдумки лишь, какой из нас Алекс. Просто позво-нили бы в квартиру, да наверняка струсив, убежали бы. Хотя может я его подставил бы как-нибудь по чудному. Люблю других подставлять и в идиотское положение ставить. Потеха, хотя мерзость, ясное дело, да и удовольствия никакого. Вот такой я всегда. Столько глупостей про себя наговорил, а до сих пор не представил-ся. Зовут меня Дэвидсон, хотя вру, конечно, это не моя фамилия. Моя какая-то очень обы-денная, дрянная, в общем. Дэвидсон, тоже не лучше, ну уж пусть будет. Мне иногда кажется, что я и в правду Дэвидсон. Лет мне, врать не буду, где-то четырнадцать, не больше, хотя мо-жет и сорок четыре. Но тогда ровно сорок четыре и два месяца. Мне часто кажется, что я Дэ-видсон сорока четырёх лет и двух месяцев от роду. Правда, родителям моим нет и сорока пя-ти, но это не важно. С родителями я живу "будь здоров!" Они столько лет меня знают, а не то чтобы понять, привыкнуть и то до сих пор не могут. Иногда по ушам им проедусь, ну прям, хоть плачь, какой я хороший. А бывает, нагово-рю такого, что сам потом пожалею. Но жалею их я всегда недолго, хотя и люблю. Любовь моя к родителям какая-то вонючая, будто и не любовь вовсе. Хотя, быть может, только я один и знаю, что это точно любовь. Просто они у меня ассоциируются не конкретно как папа и мама, а со всем своим паршивым поколением вместе. А уж их поколению мне и спасибо сказать не за что. Старушка Природа иногда чудные штучки выкидывает, вроде этой, что всё поколение, до единого человечка - гнилое и паршивое. И, кроме омерзения, ничего более в нормальном человеке не вызывает. Другие мои знакомые конфликтуют с родителями, а иные идиоты их даже ненавидят, и свой протест им постоянно демонстрируют. То наркотиками напичкаются, то волосы отпус-тят или наоборот наголо подстригутся, а то из дома убегут. Удивляюсь таким. У меня со своими предками полный порядок (по моему, конечно, а не по их мнению). Извечный закон природы - конфликт отцов и детей, прошёл мимо. Чего конфликтовать-то? Я - это я, они - это они. И пускай себе лезут во все мои дела, плевать я хотел. Мамаша моя - истеричка. Ей хоть так, хоть этак, всё плохо. Так что же мне из-за этого нервничать и из кожи вон лезть? Папаша - вообще шизик, хоть и "шишка" большая. На чёр-ной "Волге" возят, умнейшим человеком считают, и кроме меня, наверно, никто и не дога-дывается, что он дуб дубом. Правда указывать он умеет великолепно! У него не только работа, но и характер такой - всем всё указывать. И что где можно, и что нельзя, а также - как можно и как нельзя. Всем указывает, просто смех - жене, тёще, матери, подчинённым, начальникам. Всем и всё указы-вает, даже то, что и так ясно. А вот мне - боится. Боится, что взорвусь по молодости, и кон-фликт выйдет. Дурак он. Пусть унитазы взрываются, а мне незачем. Так что Вы поняли меня наверняка. С родителями живу - "будь здоров!". Толком тер-мин этот объяснить не могу, но уж очень смачно выходит, мне нравится. Вот спросит какой-нибудь подонок у меня: - Ну, как у тебя с родителями? А я ему: - Будь здоров! - и всё сразу ясно. 2 Когда я окончил школу, сразу пошёл работать. Вот только больше двух-трёх дней со мной никто не выдерживал. Не то, чтобы мне надоедало работать именно на том месте, про-сто сослуживцы попадались полные болваны. Впрочем, один был классный. Когда я работал на базе грузчиком, со мной дядя Коля работал - алкаш, но человек приличный, хоть и мерзавец. Бывало, обнимет меня за плечи и скажет: - Ну что, Евгений? (Это меня зовут так. А Вы и вправду поверили, что я - Дэвидсон? Вот идиоты! Ну какой в Москве Дэвидсон, да ещё и летом?). Так вот: - Ну что, - скажет, - Евгений, помнишь "Герман и Доротея" у Гёте: Порядочный парень достоин богатой девицы, Ведь особливо приятно, когда за жёнушкой славной, Следом явится в дом и добро в сундуках и корзинах. Говорит, а сам смеётся и дышит мне перегаром в морду. А перегар такой кислющий, прям воротит, потому что дядя Коля кроме самогона, который любовно назывался им "че-мер", никаких других напитков не признавал. - Нет, - говорю, - дядя Коля, не помню, потому что не читал. Не люблю стихов, хоть душа у меня как у поэта - вечно в смятении. - Это хорошо, - говорит, - что в смятении. В смятении души, - говорит, - познаётся ис-тина! Вот какой чудной грузчик был. Мы дружили с ним целый месяц. А потом его пьяного трамвай переехал. Насмерть. Кладовщица с базы сказала: - Собаке - собачья смерть. А я взял, да за те слова её пустой коробкой по башке Меня и выгнали. А вообще, я уже мест десять сменил, всё никак себя не найду. Себя в работе. Это отец так считает. А я ему говорю: - Чего искать-то? Вот он я весь. Он, конечно, другое имел в виду, а я как всегда дураком прикинулся. Он и махнул ру-кой. Делай, мол, что хочешь. А что я хочу - сам не знаю. Зато точно знаю - чего я не хочу. А не хочу я в армию, со-всем, причём, не хочу. Нет, я не боюсь, просто не хочу. Да и знаю - не будет от меня пользы армии абсолютно никакой, как бы она, армия, этого не добивалась. Бывает, гляну на себя утром в зеркало, и прям точно вижу - нет, не будет армии от меня проку. Я не хилый какой, наоборот даже. Года три назад железки тягал, да стероиды кушал - мышцу растил, потом бросил. Так что не по физическому развитию вижу, а по глазам - нет, не будет армии от меня толку. Сегодня утром Мартин пришёл и повестку в военкомат показывает. А у самого улыбка до ушей. - Вытри ей ж, - говорю. - Нет, - говорит, - я её теперь целый месяц в деканате буду показывать, чтобы на заня-тия не ходить. - А зачем, - говорю, - поступал, если ходить не хочешь? Он удивился и плечами пожал. Мартин - это Виталий Мартинсон. Он, конечно, еврей, определённо, но мой лучший друг. А Мартином его с первого класса все зовут. Здоровенный такой детина, черноволосый, черноглазый. Я люблю его как родного. Сестёр и братьев у меня нет, так вот на нём все род-ственные чувства и проявляю. Он иногда аж бесится, так я его люблю. Разозлится, уйдёт, и два-три дня не показывается, и не звонит даже. А потом опять первый приходит, душа у него больно отходчивая. Вообще у меня друзей много, но Мартин - самый близкий, я считаю. Что интересно - все студенты. Я один средь них изгой. Толку-то в институтах этих я, увы, не вижу. Вон коммерсанты на "барахолке" без вся-ких институтов деньгу гребут. Впрочем, деньги меня не интересуют вовсе. Так, бумажки. Вот что я истинно люблю, так это читать. И по Маяковскому говоря, я б в библиотекари пошёл. Сидел бы и читал, читал. Кругом тишина и книжками пахнет - красота! Там, правда, надо ещё и посетителей обслуживать, это уже плохо. Представьте, сижу, читаю что-нибудь, того же, например, Воннегута, и бац! На самом интересном месте: - Товарищ библиотекарь, (пошло звучит, лучше уж просто - молодой че-ловек) можно Вас на минутку? Ну и если в такой момент я того клиента пошлю куда по-дальше (у меня, кстати, смачно получается, я слова медленно выговариваю в таких случаях), то пусть он считает, что легко отделался. Но ведь не станут такого библиотекаря (что за сло-во?) долго держать, уволят. А жаль, читать - это единственное к чему есть стремление. А больше пока ничего не охота. Но если Вы думаете, что я такой уж читалка, ошибаетесь. Я больше люблю думать, да рассуждать, что вот бы то прочитать или это А попадётся под руку и всё, уже скука. Особенно терпеть не могу детективы и всякую научно-вонючую фантастику. Правда интересен Рэй Брэдбери. Неужели он и на самом деле такой недоумок, каким кажется после прочтения хоть одной страницы из любой его книги? А может он просто "зашибал" слиш-ком, как дядя Коля? По-настоящему хороших книг в мире очень мало, поверьте мне. Хорошая книга - это книга в которой постоянно чувствуешь потребность. Постоянно! Которую, когда тебе хоро-шо или плохо, очень хочется раскрыть и прочитать, прочитать с любого места, а не обяза-тельно от начала и до конца. И не важно, станет ли тебе от этого теплее и спокойнее на душе, или же ещё более тоскливо, так, что захочется книгу эту растоптать и сжечь. Но не делаешь этого, зная, что очень скоро она потребуется тебе вновь. От всего могу отрешиться, всё забыть, если держу в руках "Над кукушкиным гнездом" или "Мастер и Маргарита". По телу прямо тепло разбегается от предчувствия, что всё знаю наперёд в "Братьях Карамазовых" или "Триумфальной арке", кажется, что всё и вдруг Опять что-то новое, непонятое или незамеченное раньше Очень нравится мне Холден Колфилд , приятный малый и умный, но больно уж вред-ный и привередливый. Ну, всем и всеми он вечно не доволен, прям как моя мамаша. Может я за это и люблю его, а? 3 Как-то, когда я ещё работал сторожем в детском саду, мы с Игорем Б. Пригласили де-виц поужинать в непривычной обстановке. Игорь Б. - мой хороший друг. Фамилия у него простейшая - Иванов, но характер такой б, что все его так и зовут - Игорь Б., он и не обижается. Среди всех моих друзей он самый большой "спец" по девочкам. Я бы, конечно, повесился, если бы считался "спецом" по де-вочкам, и звался б Евгений Б., а ему хоть бы хны, даже нравится наверняка, но это неважно. Мой опыт по этой части к тому времени ограничивался одной единственной близостью (ещё в десятом классе и в очень пьяном виде), поэтому в памяти как-то не отложился. Игорь Б. откровенно слыл бабником, и поговаривали, что даже ведёт этому делу учёт в тетрадке. Идиотская эта идея с приглашением девиц, была, разумеется, его. Я в это время сильно скучал и поэтому согласился. Девочек должно было придти трое, поэтому мы позвали ещё и Мартина. Мартин - во-обще профан в этих делах, и кажется даже девственник. Но я подумал, что тем лучше. На его дурацком фоне я в их глазах буду выглядеть более впечатляюще. В девять вечера, через два часа после моего заступления на смену, появился Игорь Б. с тремя невзрачными крашеными блондинками, с виду абсолютно одинаковыми. Имена у них тоже были какие-то одинаковые, кажется две из них, и вовсе были сёстрами, я точно не пом-ню. Помню только, что удивился про себя: как их только отличают? Мартин как всегда за-держивался, дерьмовая у него привычка. Я слегка нервничал и уже пожалел, что согласился на эту затею. Девицы о чём-то весело щебетали с Игорем Б., постоянно прыскали на его плоские сальные шуточки и анекдоты, что означало, по-видимому, наличие у них чувства юмора и глупо лыбились, украдкой поглядывая на меня, что видимо, означало улыбки. Мне же каза-лось, что это больше похоже на оскал. И важно кивая головой, я оскалился им в ответ. Мартин, этот вонючий ублюдок, появился лишь, когда мы выпили вторую бутылку водки, а Игорь Б. успел уединиться уже с двумя блондинками по очереди. Пока он раскла-дывал одну из них на неудобных детских кроватках (бедные детишки!), я был вынужден си-деть, и как последний идиот, разговаривать с двумя другими. Я мысленно ругал Мартина по-следними словами (в том числе, как обычно, "евреем поганым"), как вдруг он появился уже изрядно навеселе, да ещё с каким-то кретином в придачу. Это был некий Саша, учившийся с Мартином на одном курсе института. Я умышленно не стал материть его прямо с порога, решив растянуть удовольствие. Мы выпили бутылку какого-то прокисшего портвейна (его принёс Саша), и у меня за-булькало в животе. Мой живот, он вообще - уникум, постоянно поражает меня своими воз-можностями. Я прозвал его Толиком и очень дружил с ним. Временами мне даже казалось, что Толик - вполне разумное существо. Он начисто отвергал самогон, ещё со времён дяди Коли, и вообще не любил плохих дешёвых напитков. Когда я накачивал его всякой дрянью, он очень ругался. Перекаты, бурчанье и бульканье - были громкими и явно членораздельны-ми. Я понимал его во всём и старался не огорчать. Единственное в чём мы не сошлись с То-ликом - это "Шампанское". Я его жутко любил (не для фарсу, а на самом деле), и мог бы выпить пару бутылок, если бы уже после первого глотка, Толик не высказывал своё отрица-тельное отношение к происходящему. Я мгновенно начинал икать, отрыгивать и очень злил-ся за это на Толика, грозя ему язвой или гастритом, но поделать ничего не мог. Вот и в тот день Толик не принял портвейна после водки, и мне пришлось, даже не из-винившись, отлучиться в туалет, где, ругая его на чём свет стоит, я засунул два пальца в рот. Толику значительно полегчало, зато у меня жутко разболелась голова. Всю вину я спи-сал на Мартина с его потным Сашей, и, вернувшись из туалета, выгнал всю компанию к та-кой-то матери. Перед уходом Игорь Б. покрутил мне пальцем у виска, но я только пнул его в тощий зад и рявкнул: - Катись ты! Когда все ушли, я облегчённо вздохнул и прилёг на четыре составленных мягких стула. Подумав о происшедшем, мы с Толиком усмехнулись. С Толиком двоём мы разработали целую систему общения. Не буду приводить её пол-ностью, нуднейшее занятие. Но, к примеру, маленький пук - означал усмешку, большой пук - смех, икота и отрыжка - разные степени его недовольства. Так лёжа и общаясь с Толиком, я уснул. После того случая я как-то удалился от Игоря Б., и за последний год мы виделись с ним всего раза три-четыре, да и то мельком. А из детского сада меня тогда уволили. Убирать то бутылки и весь срач я не стал. 4 Многие, я знаю, считают меня ненормальным. Олухи! Да нормальнее меня человека найти невозможно. Меня трудно рассердить, трудно удивить, правда, не менее трудно убе-дить или уговорить, но и это, я считаю, говорит в пользу моей абсолютной нормальности. Кроме того, я начисто лишён предрассудков, и спокойно отношусь ко многим вещам, общепринято считающимися извращениями. Политических взглядов не имею никаких, абсолютно не различаю разных там центри-стов, да радикалов, а из всех понятных, мне наверно, ближе всё-таки анархисты. Но насилия я не терплю. Не столько даже физического, сколько насилия над личностью. С некоторой на-тяжкой меня можно было бы считать пацифистом. Хотя в отличие от пацифиста Холдена Колфилда, могу иногда заехать кому-нибудь по морде, на первый взгляд совсем без причи-ны. Так было с усатым Петей, когда этот придурок, выслушав мои жалобы на очередные причуды моей мамаши, обозвал её дурой и шлюхой. Оно может так и есть, но судить об этом в слух могу только я. Поэтому без перехода, я врезал ему как следует. Такой от меня кон-кретности он не ожидал, спасовал и обиженно поджал губы. Такого козла как этот Петя редко встретишь, но я всё равно с ним дружу, для разнооб-разия. Он у меня как отдушина. Разозлюсь, к примеру, на кого-нибудь из близких друзей, вроде Мартина, и - сразу к Пете. И ну такой он козёл, что Мартин чего бы ни натворил, ка-жется очень хорошим парнем. Удобная позиция. Я сам это придумал, срабатывает велико-лепно. Вообще же я на расправу не так уж и крут. Я имею в виду кулачную расправу. Словом же своим - жалю смертельно. Уж коли, невзлюблю человека, тому и житья не будет. Такого могу про него придумать и ненавязчиво передать из уст в уста, что тому - просто труба. И не то, чтоб я такой уж сплетник, хотя это наверняка так и есть, просто самому себе признаться пока не могу, но силу слова за собой чувствую. И то, что про других узнаю - использую по своему усмотрению, иногда и безжалостно. Когда моя первая любовь - Светка, бросила меня как мальчишку, я её, стерву, в таком виде выставил (хотя ничего такого и не было вовсе, но это, впрочем, неважно), что она чуть с собой не покончила. Так мне казалось, уж очень она переживала. Ну а потом, пережив, сво-ему новому другу Лёхе-качку пожаловалась. Тот таких мне навалял, мало не показалось. Придурок, думать надо, прежде чем бить. Я ему потом такую подлянку кинул, что он первым мириться прибежал. Светку, дуру, он тоже бросил, даже глаз ей подбил на прощание. И теперь мы с ним друзья "не разлей вода". Я теперь любому могу, что хочу сделать, а чуть что не так, Лёха-качок ему мигом моз-ги вправит. А меня почему-то бояться стал. И вообще я стал замечать, что не только разные гады меня бояться, но и лучшие друзья, если уж не бояться, то опасаются точно. Интересно за что? Даже Лёха-качок, этот конь с яйцами, на всех орёт, а со мной, как с доном Корлеоне разговаривает, заискивает и прочее. Чудно это, да и противно признаюсь. А на днях я Лёхин мотоцикл разбил. Взял его, не спросив (я уже говорил, что часто всё беру), и разбил. Не то, чтобы специально, но можно было и не разбивать. А я разбил. Сам то не пострадал, конечно, что я кретин? Это только разные кретины на мотоциклах бьются. А я сначала слез с него, а потом уж его под гору и пустил. Ух, и летел же он, кувыркался, а по-том загорелся. А Лёхе-качку я сразу сказал, что его дерьмовый велик (я всегда называл его "Яву" ве-ликом, хоть он и злился), я разбил вдребезги. Он аж рот открыл, не поверил. А я ему: - Пасть, - говорю, - закрой и сходи, посмотри на его останки, они на заднем дворе покоятся. Сказал, а сам думаю: - Сразу он мне наварит, или сначала посмотреть сходит? А он, сволочь, даже слова мне не сказал. И чего боится, паскуда? И до того мне тошно стало, что я плюнул и ушёл. К Мартину, куда ж ещё, пивка по-пить. Чем хорош Мартин, так это тем, что спроси его, чем он будет сейчас заниматься, обяза-тельно ответит: - Пойду пивка попью. Хоть ночью его спроси. Пиво сосёт, сволочь, будто и не еврей совсем. Я же пиво терпеть не могу. По мне что пиво, что моча ослиная, всё одно. Я б лучше водки бутылку выпил. И, кстати, Толик мой абсолютно с этим согласен. Не с бутылкой вод-ки, конечно, а с тем, что пиво - дрянь. Если Вы думаете, что я просто хорошего не пробовал, ошибаетесь. Ещё с дядей Колей, на базе, бывало утащим упаковку датского или немецкого, и я сам пью и всех угощаю. А дя-дя Коля продаст свою долю и самогона вонючего налакается. Не подойдешь за версту. Так вот пиво, оно и в Африке - пиво. Всё равно, что ослиной мочи не от нашего, а от немецкого осла напился, один чёрт. 5 Я Вам сказал, что читать люблю, так то чистая правда. А вот общаться люблю с детьми больше чем с ровесниками, не говоря уж о старших. И вообще я детишек люблю, этих маленьких засранцев и забияк. И не важно - девочек, мальчиков, с утра до вечера б с ними возился. Хотя воспитатель в детском саду из меня бы не получился. Ведь не смог же я освоить родственную специальность, не получился из меня сторож-дворник детсадовский. Во дворе у нас, меня вся детвора знает. И как увидят, так сразу игры свои бросают и ко мне. А у меня для них в карманах жвачка и конфеты всегда имеются. Облепят меня со всех сторон, что пчёлы, и давай свои новости рассказывать, да коленки зелёные к глазам совать. Я с ними как со взрослыми всегда разговариваю. - Ну что, - говорю, - Владимир, хочешь космонавтом стать? А он мне, голопузый: - Нет, дядь Жень, хочу камесантом, - вот бестия! Мамаша его, соседка, та - просто стерва. Терпеть её не могу, а малыша её обожаю. Та-кой забавный. Я и качели им за домом сам устроил. За бутылку со сварщиком договорился. А ещё в большущей луже, во дворе, камнями дно уложил. Чтобы детишки луж далеко не искали, ног не порезали где зря, а прямо у дома могли пачкаться. Так родители ихние за эту лужу на ме-ня в домоуправление пожаловались. Управдом мне грозно так: - Твоя работа? А я ему: - Вы меня не трогайте, я психиче-ский, у меня справка. Я Вам весь дом сожгу дотла. Секретарша управдомовская: - Надо его в милицию, на учёт! А я им: - И милицию, и учёт - всё сожгу! - и глаза безумные к небу зака-тываю. Плюнули тогда и отпустили. Чего с меня, дурака, взять? Ещё люблю воздушные шары для всяких малышей покупать и надувать. Когда надуваю - делаю вид, что это очень тяжело, глаза выпучиваю, дышу часто. Они верят, и так этот про-цесс их захватывает, что они и не замечают, как сами начинают кряхтеть от натуги и щёки раздувать. Помогают мне так. Вот потеха. С мальчишками постарше каждое лето воздушных змеев запускаем. Все электропрово-да во дворе опутали. Жильцы ругаются. А что прикажете мне делать? Ведь далеко от дома, где никаких проводов нет, пацанов со мной не отпустят. А уж, сколько я рогаток и самострелов для них понаделал, не сосчитаешь. Рогатки-то ладно, а вот на самострелы прищепки нужны. Так с тех пор, как я поставил производство са-мострелов на конвейер, у нас во дворе прищепки - самый большой дефицит. Жильцы опаса-ются бельё во дворе без присмотра сушить. Правда, это им не помогает. Но больше всех детей люблю одну девочку - Лену, ей этой зимой семь лет исполни-лось. Но самостоятельная она жуть. Высокая не по годам, длинноногая, кареглазая, волосы сзади в длинный хвостик перетянуты. Она дочь соседа по даче. Жены у соседа нет, а сам он алкаш наверно, ну может и не ал-каш, но всё равно препротивный тип с красной мордой. Да и дача его - так, куча навоза. Не то, что у моих предков или у Мартина, он тоже сосед. А Ленка - аккуратная такая, чистюля. В Москве за ней бабушка ухаживает, а мать у неё умерла при родах. Летом этим, каждые выходные, я как на крыльях на дачу лечу, чтобы её увидеть. В душной Москве мне тесно, да и за неделю друзья-товарищи разные так надоедают, что на душе погано становится. А как увижу Ленку, так и весело мне сразу и легко. Может влюбился я в неё, хоть она и пичужка малая ещё? Но если это и любовь, то уж точно не та-кая, как у того типа в "Лолите" . Я её люблю как мать. Не отец, разумеется, а именно как мать. Волосы ей заплетать люблю и всякие её девичьи секреты слушать, она мне во всём доверяет. И ещё - яблоки не-дозрелые ей на костре печь. Из-за неё Мартин на дачу со мной не любит ездить. Ему бы только рыбу ловить, да "пульку" расписывать. Скука. А моих с Ленкой отношений он не понимает, да и не одобря-ет, кажется. Впрочем, мне это всё равно. Пошёл он! Только и знает, что рыбалка. Вот радость в пять утра мерзнуть и палку в руках держать. Я лично терпеть этого не могу. А рыбу в мага-зине или на рынке покупаю, проще так. А Мартин с батей своим наберут пива и на озеро удить. Пиво вылакают, ни черта не поймают, так мелочь кошек кормить, а потом весь день с осовевшими глазами таскаются или спать улягутся до вечера, и всё удовольствие. А мы с Ленкой в лес пойдём. Ну не лес там, лесок маленький, а всё равно здорово. Она бегает на своих длинных тонких ножках по полянкам, цветы собирает, кузнечиков и бабочек ловит. А если ягоду, какую найдёт - молчит, не говорит, наберёт полную ладошку, а потом мне: - Открой рот, закрой глаза! Вкуснятина из её рук. Они всегда пахнут мылом и тиной озёрной одновременно. А ещё мы знаем место на озере, где есть песок. Там мы обычно и купаемся, и загораем. Я ей всякие замки из песка строю, с подземными ходами, а потом туда кузнечиков пускаем. Только они по подземным ходам лазить не хотят, ну и ладно. Мне нравится, как она в одних трусиках купаться бежит. Ей богу, я странный всё-таки. В моём возрасте всем на общем пляже нравится тёток роскошных рассматривать, таких, у которых аж лифчики трещат, а потом в лесу онанизмом заниматься. А мне Ленкино тело больше нравится, хотя и по-другому. Я, конечно, тоже не чужд ру-коблудию, но всё это мерзко и грязно, а с Ленкой - наоборот, чисто и без всяких задних мыслей. Папаша её, идиот, мне пригрозил, что если я ещё хоть раз его дочь в лес уведу, то он мне, извращенцу, яйца оторвёт. Да я скоре сожгу дачу его с ним вместе, чем без своей Ленки хоть один выходной про-веду. А ещё раз он ко мне подойдёт, я Лёху-качка натравлю, тот после истории с мотоциклом злой как собака, и челюсти крушит налево и направо без разбора. Мои предки тоже почему-то не одобряют мою привязанность к семилетней девочке Ле-не. А мамаше даже какие-то гадости по этому поводу чудятся. Она так и говорит - гадости! И при этом такую физиономию делает, что тошно становится. А я ей сразу сказал, что мы с Ленкой не трахаемся вовсе, а просто общаемся, пусть не беспокоится. Но она, дура, от моих слов ещё больше разволновалась. 6 Сегодня днём жара была какая-то странная, не московская, как на юге. Потому мы с Ленкой сначала купаться пошли, а уж потом решили в лес податься. Она плавает вообще-то неважно, сколько я её не учил. Мы в догонялки у самого берега играли. Как получилось - не пойму совсем. Там и ямы то, кажется, никогда не было. Стала она захлёбываться и от глубины, и от смеха одновременно. Я к ней, она от меня. Я её выта-щить хотел, а она утонула Эпилог Рукопись, написанная в обыкновенной школьной тетрадке, на этом обрывалась. Её на-шёл Виталий Мартинсон, или просто Мартин, она вызывающе торчала из оттопыренного кармана джинсов Евгения Баркова, девятнадцатилетнего безработного юноши, повесившего-ся у себя на даче тёплым июльским вечером. Дача родителей Мартина была рядом, и он зашел, как всегда в субботу вечером преду-предить, что пойдёт в воскресенье на рыбалку с отцом, и их прогулка в лес откладывается до обеда. Когда он пришёл, на даче у Барковых никого не было. Никого, кроме уныло и страшно висевшего на бельевой верёвке тела, тела его лучшего и горячо любимого, несмотря ни на что, друга Ноябрь 1992 г. г.Орёл
|
| Вернуться... | |
| Костромин С.А. | |
| "Mik..." | |
| Любое коммерческое использование материалов без согласования с автором преследуется по закону об авторском праве Российской Федерации. | |