Зеркало

- На сколько осколков разбивается душа? 

- На миллион.

Каждый осколок отражает свое - целого не увидеть. 
Миллион чувств и мыслей. 
Миллион событий и лиц. 
Сон - не увидеть связно, не постичь. 
Миллион частичек мозаики - не сложить, не составить... 
Никогда. 
Ясно-грубое Теперь затерялось в переливающихся осколках яркого Было, 
призрачного Могло Быть... 
Смотрит со всех сторон кусочками разбитого, несовместимого; дразнит 
обманчивой близостью�
Не найти.


Иду по улице. Весна. Солнце. Незримое присутствие Саврасова. 
Он всегда здесь весной: серо-белый, ясный. Грязный от слякоти и капели. 
Звонкий. 
Грачей еще нету. 
Скоро небо рассыпет их черным, громким дождем. 
Везде ноги: худые - толстые, стройные - не очень... 
Разные. 

Нет, не так: лица. Бледные, веселые... Одно - нет: рот углами 
- вниз, 
глаза черные 
- вверх, 
в лазурь, уже высокую. 
Облака - ватой. 

"Любил ее - она ушла. Так кусочек кожи, снесенный - неосторожно - об асфальт. 
Больно. Нашел тебя - повязкой... залечить. Помогло. Но пора сдирать тебя с раны. 
Еще не зажила. Чуть присохшая кровь... ниточку за ниточкой. 
И жалко не тебя - болит она..." 

Нет, так не могло быть! Все снова ускользает, крошечные осколки прошлого 
смешиваются, отражают друг друга...
На самом деле было лето. Воздух колыхался в пьяном угаре, а 
толстые, мясистые листья в такт ему кружили голову, заволакивали тусклое, 
уставшее от жары небо своей здоровой 
- до болезни - 
зеленью.
Такими же зелеными были глаза, впившиеся в слабый зрачок. Они были зелеными!

Или... не было никогда... 
Хватит. Эти куски слишком навязчивы, громки. Не могли быть реальностью. 
Слышишь такое - спишь. Или умер. 
А ведь у покойников растут волосы. 
Седые?.. 
Не обязательно. 

И опять эти стены - серее мертвой мыши. Решетка на окне... 

Это зеркало. Просто другой осколочек. 

Я люблю зеркала - настоящие, антикварные. Я их продаю. 
Каждый день смотрю на себя: образ, умноженный ровно на двадцать 
восемь. 

Лица из прошлого наблюдают за тобой. 
Вчерашние мервецы. 
Выглядывают из-за рам старых зеркал. Следят без конца. 
Не смотри, не смотри...иначе - безумие, удел счастливцев. 

Когда-то их было двадцать девять. 
То было небольшое, в позолоченной раме, с дефектом в левом нижнем 
углу - маленький такой перелив. Как будто хотело плавится, но что-то 
мешало. 
Его любила блондиночка из соседнего дома. Придет, бывало, в странной 
такой шляпке - и все смотрит в него, смотрит... Никто не верил, но я точно 
знаю: оно принадлежало Виолетте - да, той самой, возлюбленной молодого 
Дюма. 
Блондиночка купила таки зеркальце... все торговалась из-за этого перелива. 
До сих пор скучаю по нему - хорошее было зеркало, ласковое... 
Да, сейчас их двадцать восемь. Блондиночка умерла недавно. От 
туберкулеза. Жаль... 

Проклятое зеркало - все путается. Сосредоточится. 
О, коричневый таракан на коричневом полу - какая гармония в этом мире... 

Осколки меняются часто. Иногда даже не понимаешь: первый 
осколок?...тысячный?... 
Иногда. 
Но чаще это до гениальности просто, ведь Зеркало - Моя тайна. 
Рассказать бы кому - но давно не видно людей, а хранить такое - все 
равно, что заниматься любовью втихомолку. Возле тонкой ушастой стены. 
Что может быть тягостнее? И сокровеннее. 

Жить, ожидая вожделения... 
Ждать, живя вожделением... 
Вожделеть, ожидая жизни... 

Почему эти слова так часто встречаются в осколках?...

Вожделение - это сентябрь. Когда осень только загорается. Чуть лизнула деревья 
жарким, сладким языком. Солнце греет лениво - томит. Млеет.

Я художник. Иду по Осени, по самой ее лаве: жжет стопы, ищет тропинку наверх, к 
сердцу; мольберт на спине - тяжестью креста. 
Поднимаюсь выше, выше 
- по ступенькам облаков. 
Шагаю в синеве, плавно ступаю по белому самолетному следу...
и Я исчезаю, Я превращаюсь в зеркало. 
Отражаю все звезды, все души, все времена года, все краски мира... я пишу...

Зиму я пишу строгостью черной туши - гуляю пером по белым полям холста - по 
этой безликой пустоте; дарю ей суровый, мудрый взгляд Вечности. 

Весна скользит в прозрачной акварели - ей так идет этот прозрачный, легкий наряд 
нимфетки. Она всегда взволнована и стыдлива, а глаза так ясны в поволоке слез.

Лето лениво выступает в ленивой, пыльной гуаши. Припудрено и небрежно накрашено, оно грузно расползается по холсту, чуть приподнимает тяжелые веки. 

А осень... Осень врывается в холст всеми красками. Я пишу ее маслом. Прямо из тюбика выдавливаю влажную яркость на холст, вожу по нему кистью, бью пальцами... 
Осень коварна. Томно лежит на скамейке в сквере, пускает паутинки в равнодушие небес... Чтобы через мгновение взрывать мир страстью ветра, засыпать колючим песком, облить дождем, ослепить искрой кленового листа, сорвать с деревьев одежды в неистовом танце.

Осень - это танго.

Долгожданные глаза. Улыбка, разговор... И пламя - снаружи, как и за этой оболочкой из мышц и кожи.
Едва прикрывающей огромное Зеркало. 
И тогда оно начало плавится. 

Странное явление - правда?

Казалось, выльется наружу - из глаз, из губ... 
Чтобы опалить вселенную - такая огромная вдруг стала... душа... 
- и отражать любимые глаза. 

...да, теперь их двадцать восемь. Если составить их в два ряда, друг напротив друга - получится коридор. Бесконечный. 
Можно смотреть вдаль и ждать, кто придет оттуда, из зазеркалья. 
Приходят многие. Но чаще все одно лицо с 
глазами цвета опавших листьев. 


...это танго. Танец-битва. Танец-страсть. Неистово метет землю красным подолом, бьет каблуком, поворачивается резко и заглядывает в тебя карим безумным взглядом. Танец-вожделение.

...вожделение. 
Душа закипала. Подступала к горлу комком и душила... 

Жить вожделением. 

...но не чуяла запаха кремированных листьев, холодного блеска луж поутру... 
Глаза 

(как же вспомнить этот цвет?!)

прятались за ложью век, слова скользили вдоль тел. 
Холодало.
А потом пошел снег. Долго шипел, падая на зеркальную лаву... 
Зеркало застыло хрупкой ледышкой. Душа ждала весны, хотела снова любить, таять... 

но разбилась капелью слов. 

"...пора сдирать тебя с раны. Еще не зажила. Чуть присохшая кровь... ниточку за ниточкой..." 

Да! Все так. 
Сложилось. 
Сейчас так ясно видна решетка, сияющий диск за ржавыми прутьями... Придет кто-то в не очень белом халате, успокоит. Скажет, что все образуется, и я поверю.

Не важно: весна, осень... этот человек был любим. Любим взахлеб, до беспамятства. 
Может, поэтому было так сложно собирать осколки прошлого...
Я расставлю их по местам, уберу лишние.
К черту художников и антикваров, к черту мертвецов, нелепую "Даму с камелиями"! 
Я оставлю любимые глаза, осень в парке, сохраню грачей и капель, я запомню те 
слова - жестокие в безнадежности.
И буду ждать сентября.

..жить, ожидая вожделения... 
Мерзкая стекляшка!