|
- если ты оказался в темноте и видишь хотя бы самый слабый луч света, ты должен идти к нему вместо того, чтобы рассуждать, имеет смысл это делать или нет. Может это действительно не имеет смысла. Но просто сидеть в темноте не имеет смысла в любом случае.
Шестипалый промолчал.
- Мы живы до тех пор, пока у нас есть надежда, - сказал Затворник.
(В. Пелевин)
Объединенный космопорт Сан-Франциско беспрерывно и грозно гудел, как ниагарский водопад. Каждые несколько секунд взлетали или опускались воздушные суда. С едва различимым ультразвуковым свистом садились стратосферные лайнеры на ближних к многометровым прозрачным стенам порта посадочных полосах, уже начавшим слабо мерцать в отступающем дневном свете. У дальних, невидимых за защитными завесами космических порталов, напротив раздавался грозный рев неуклюжих грузовиков и редких, причудливо-хаотичных и тем чрезвычайно красивых, нагромождений Исследователей. Несмотря на приглушение, сверхнизкие, будто из-под земли вырывающиеся, звуки были подобны рыку льва в африканской саванне; они будто показывали всем, кто здесь хозяин, подавляюще воздействуя на психику разномастных пассажиров лайнеров, часть которых находила спасение в сайлент-залах. Тысячи голосов, рев дюз и беспрестанное пиликанье электроники создавали море шума, в котором человек весь терялся, делался малозначительным и съеживался от внутреннего осознания этого.
Федор Хлобыстнюк также подсознательно чувствовал свою ничтожность в этом мире грозных и спокойных покорителей пространства и их парализующего волю рева, но, конечно, никогда бы не смог в этом признаться, даже самому себе.
Он пил натуральный кофе на верхнем этаже космопорта и искренне любовался приземляющимися лайнерами. Солнце садилось в изумительно спокойный с этой высоты Тихий океан и расцвечивало серебристо-зеркальные корпуса воздушных кораблей ярко розовым бархатом; казалось, будто не многотонные композитные громады заходят с посадочной стороны, неся в своем чреве тысячи людей, а прекрасные розовые фламинго, поднявшись в небо на другом континенте и проделав трудный путь, усталые подлетают к конечной цели своего далекого путешествия - сказочной Калифорнии.
Свободных мест в зале было мало и неудивительно, что созерцание прекрасной действительности было прервано вежливым вопросом на английском:
- К вам можно?
Удовлетворенный кивком Хлобыстнюка за столик подсел высокий подтянутый мужчина лет сорока в незнакомой грубой униформе. Прелесть океана за стеной сразу потерялась и после двух минут молчания Федор первый начал разговор. Он не умел сохранять молчаливый нейтралитет, знал это и старался, начав беседу, захватить лидерство; что, впрочем, ему всегда удавалось.
- Летаешь? - спросил Федор незнакомца, зацепившись за единственную знакомую ему на униформе деталь: нашивку пилота дальней авиации Российского дивизиона.
- Да- мужчина, погруженный в свои мысли, видимо, не ожидал вопроса, тем более, по-русски, и сделал паузу. - Недалеко в пределах Системы.
- А я в детстве тоже хотел летать, впрочем, как все дети. Да вот не судьба, оказалась.
- Я тоже, - пилот улыбнулся воспоминаниям детства.
Мужчины немного помолчали, глядя в чашки остывающего кофе.
- Куда сейчас? - вновь первый возобновил разговор Федор.
- На Титанию, потом Умбриэль, - ответил собеседник и пояснил, - промышленный груз, оборудование.
- А я вот на родину, в Новосибирск. Возвращаюсь с международного экономического форума. Слышал, наверное?
- Да, конечно, - рассеяно ответил незнакомец.
- Меня зовут Федор. Федор Хлобыстнюк, - он представился, но руки не протянул, и был ожидаемо удовлетворен реакцией пилота. Тот поднял удивленный взгляд и тотчас поспешно ответил.
- Валерий Чкалов, пилот дальней авиации, - и тут же заученно добавил, смущенно улыбнувшись, - однофамилец.
Смущенное удивление пилота можно было понять. Федор являлся Главным координатором национального экономического совета. От его слов и решений зачастую зависели миллиарды людей. Он это знал и очень гордился тем, что в неполные тридцать восемь лет венцом его головокружительной карьеры был этот высочайший пост. И надо отдать ему должное; его организационные и умственные способности прекрасно сочетались и превосходили многих, заслуженно превознеся Федора на то место, где он трудился с увлечением и полной отдачей.
Привычно переведя разговор в нужное ему русло, Хлобыстнюк стал уверенно повествовать о тяготах и ответственности его службы, снисходительно про себя отмечая свое превосходство над собеседником и производимое впечатление. Тот, в свою очередь, действительно не мог отойти от удивления, что вот так просто столкнулся с очень известной на правительственной арене Федерации фигурой. Он сковано слушал Хлобыстнюка и лишь изредка вставлял односложные высказывания, чаще просто качая головой или поддакивая.
Прошло минут пятнадцать. Односторонняя беседа продолжалась, когда Федор с напускной усталостью сказал о том, что впереди утомительный 4-х часовой перелет в Новосибирск. И, несмотря на это, сразу же по прибытии в Российскую столицу, он будет вынужден вновь заняться неотложными делами.
- Вот так вот, - улыбнулся Хлобыстнюк и пошутил, - "И нет нам покоя ни ночью ни днем".
- В Новосибирск? - Валерий внезапно оживился. - Это судьба! Могу ли просить о небольшой помощи о просьбе Вы, конечно, очень заняты, я понимаю, но мне очень это нужно!
- Конечно, конечно, говори, я всегда рад помочь, - позволил себе щедрость Федор, поздно спохватившись и досадливо сжав губы.
Но пилот со знаменитой фамилией, не заметив тени досады, промелькнувшей на лице Главного координатора, стал сбивчиво рассказывать о непростой жизненной ситуации, в которой он оказался.
- Я только что из России, был там в отпуске, дома. А нам, пилотам, сами знаете, как часто приходиться бывать дома, - он горько усмехнулся. - Такая вот плата за романтику. Меня не было месяцев девять, и, представляете, приезжаю и не узнаю родной семьи. Дочь вышла замуж и уже ждет ребенка. И все это без родного отца! Ну, я и вспылил. "Спасибо - говорю - дочь дорогая за уважение и честь оказанную", развернулся с порога и к старым друзьям. А потом с ними на две недели в Карелию, на рыбалку. Там отошел немного и, вернувшись за сутки до вылета в космопорт, заехал домой примириться. Оно, конечно, понятно, что и замуж то она вышла, только потому, что уже ждала ребенка, а я мог и не появиться вовремя, задержки часто случаются, да и срок был бы уже приличный. Вообщем, вернулся я, а дома один муж ее, Славик, а Иринка то моя умчалась меня разыскивать к жене моей прежней, своей матери, в Одессу. Думала, я туда покажусь. Вот и просидел с ее мужем сутки, отличный парень, а Ирки то так и не дождался. Звонил в Одессу, а та уже домой уехала монорельсом. И телефон дома оставила, так торопилась. Так и уехал ни с чем. И сейчас вот звоню каждые полчаса и дозвониться не могу, - Валерий вздохнул. - А через час в адаптационную зону, а оттуда никакой связи. А я не хочу покидать Землю, зная, что так несправедливо с Иркой поступил, и не извинился. Единственная родная душа здесь и то в ссоре, - он удрученно покачал головой. - Написал вот письмо, ромашку вложил (это у нас традиция такая, чтобы помириться надолго - белые ромашки друг другу дарить). Да только, понимаете, власти Канады объявили карантин, и письмо с их территории раньше чем через пять суток не дойдет до Твери. А я стартую через 35 часов, - Валерий помолчал. -Я очень хочу извиниться перед ней до отлета. А если вы через четыре часа отправите письмо из Новосибирска, то оно уже через два будет в Твери. И я буду спокоен, и дочь обрадуется.
С интересом слушая пилота, Федор отмечал про себя, как мелки проблемы этого человека в сравнение с его сложностями и трудностями, от решения которых (его решения!) напрямую зависело благосостояние одной двенадцатой населения Системы. Но тот жар, с которым к нему обращался Чкалов, та глубокая обреченность, превратившаяся в безумную надежду, то отношение к нему, как к богу, который единственный может помочь, помогли Федору, безапелляционно вскинув брови, уверить разгоряченного пилота,
- Ну что ты, конечно, какие могут быть разговоры. Просто передать письмо!
- Да, просто передать, конечно, но кто сейчас рискнет провезти пакет незнакомого человека в лайнере? А вы, я вижу, мне верите и только вы можете мне помочь, - радостный голос пилота был полон благодарности.
На долю секунды в мозг Федора закралось подозрение, но он тут же отмел и забыл его. Несмотря на то, что по непонятным причинам впервые за 45 лет рухнули подряд два лайнера, и службы безопасности, как и пассажиров, охватила некоторая паника, Федор верил чистым глазам русского пилота.
Когда объявили посадку, и Федор поднялся с кресла, Солнце уже почти село. Уходя, он еще раз бросил взгляд на океан и был неприятно удивлен состоявшейся переменой: беспрерывно подлетающие гигантские птицы казались в крови от поздних лучей заката. Пожав на прощание благодарную руку случайного собеседника и заверив, что обязательно отправит письмо, Федор прошел на посадку.
Едва попав в знакомую суетливую обстановку он тут же забыл о просьбе стареющего пилота и плотном конверте во внутреннем кармане. Тысячи людей двигались на транспортных дорожках в ярко освещенное чрево гигантского лайнера. Казалось, что они не взмоют через несколько минут на ужасающую высоту, а пустятся в долгое плавание на высоком и комфортабельном океанском судне.
Двойная сила тяжести привычно вдавила лежащие тела в амортизационные кресла. Федор попытался заснуть, и это ему, действительно порядком уставшему, быстро удалось, хотя и ненадолго.
Лайнер летел по восточной трассе с одной промежуточной посадкой на канадской же территории в Бостоне. Шум толпы и взлетно-посадочные перегрузки заставили его снова бодрствовать. Уснуть больше не получилось, и он пожалел, что, торопясь, не дождался VIP-рейса и полетел обычным. Полет однообразно продолжался, и Федор думал на отвлеченные темы, находясь в легкой дремоте.
Началось снижение, и громада корабля стала проваливаться, постепенно теряя скорость. Федор автоматически посмотрел на часы. Тридцать секунд понадобилось ему на то, чтобы сообразить, что до посадки еще полчаса, и лайнер должен находиться где-то над Уралом. Посмотрев на наручные часы, он в этом уверился. Растемнив иллюминатор, Федор посмотрел на небо. Это было не иссиня-черное небо стратосферы, лайнер снижался. Вдруг, он увидел, как зеркальная поверхность несущих плоскостей становиться ядовито-черной.
Медленно, очень медленно ужас происходящего дошел до него.
Внезапно, лайнер накренился вперед, и всех пассажиров подбросило вверх. После секундной паузы наступившую тишину наполнили шум и крики пассажиров. Падение усиливалось, стали слышны истеричные вопли и громкий плач. С верхнего этажа вбежал мужчина лет сорока с безумными глазами; с размаху ударившись о стену, он упал, тут же вскочил и помчался дальше вниз. Вдруг, как будто очень далеко, раздался глухой взрыв и корабль, вздрогнув, стал вращаться. С каждой секундой все сильнее и сильнее.
Федор понял, что это конец. Его и еще нескольких тысяч жизней. Очень медленно потянулось время в абсолютной тишине. Перепонки вдавило, и люди оглохли. Федор почему-то подумал, что его водитель зря съездит в аэропорт и потеряет три часа своего времени. Потом он подумал о том, достойна ли уже прожитая жизнь этой ранней и нелепой смерти. Да! Ведь он всего достиг, и несет пользу людям; точнее нес.
У него хлынула из носа кровь и разлетелась по всему салону, уже сильно ею забрызганному. Впрочем, его место займет заместитель и сделает его работу не хуже. А может нет, здесь он тоже заменим.
Вдруг Федор вспомнил, что уже четыре года не видел мать.
Боже, как безумно и ненужно прошла его жизнь, боже!
Правый глаз от полопавшихся сосудов перестал видеть и только левый все еще наблюдал расплывающуюся, абсолютно немую и страшную картину.
Письмо! Он должен передать письмо! Вот то дело, которое стоило всей его никчемной жизни. Но и оно окажется неисполненным, когда лайнер врежется в землю, превратив себя и свою несчастную начинку в кусок оплавленного кремния. В один миг перестанут существовать и Федор Хлобыстнюк и письмо, небрежно забытое во внутреннем кармане.
Выбраться из корабля! Он выдернул плотный конверт и переложил его в брюки, склеив застежку кармана. Аварийный выход был в пяти метрах, и Федор, словно очнувшись, извиваясь, пополз к нему, с трудом волоча ставшее полутонным от перегрузок тело.
Он никогда бы не смог ответить, сколько он полз. Ему казалось, что лайнер уже разбился, и что он ползет где-то в неведомом. Хотелось сдаться, заплакать и уснуть навсегда. Но конверт, прижатый к телу в брючном кармане, будто жег его, подстегивая и не позволяя расслабиться.
Он уже ничего не видел, второй глаз лопнул и Федор только по ощущениям, полз вдоль оси вращения гибнущего лайнера. На его пути постоянно что-то мешалось, или кто-то. Он отталкивал, отпихивал, огибал препятствие и полз дальше. Кровь хлестала отовсюду, из носа, глаз, ушей, рта и он слабел. Слабел с каждой секундой.
Ну, наконец-то! Федор, наверное, закричал от радости, когда нащупал ручку аварийного выхода. Но этот крик не услышал ни он, ни кто-нибудь вокруг. Он заклинил одну руку в поручне дверей, а другой ударил туда, где должна была находиться под стеклом кнопка привода. В этот удар Федор вложил все силы, которые у него остались, и второго удара уже не было бы
Вместе с выстрелом пиропатронов и хрустом ломающейся руки дверь аварийного выхода выбросило наружу. На ней лежал человек.
"Может быть вода или ветви" - это были последние мысли Федора, перед тем, как его сознание затуманилось в воздушном водовороте.
Могучий, возвышающийся над уральской тайгой кедр принял на свою корявую крону человеческий снаряд. Когда чрезвычайно хрупкие ветви таежного гиганта стали крошиться от страшного удара, Федор был уже давно мертв, задохнувшись в вихревом потоке.
Прорубив собой широкий колодец, тело все же застряло в ветвях; от шейных позвонков осталось лишь крошево и голова, чудом не оторвавшись, некрасиво свисала на сухожилиях.
Его обнаружили всего лишь через час.
Студенты географического факультета находились на летней практике в верховьях реки Серебряной. Утро было безветренное и ясное, журчание прибрежных течений навевало прекрасное настроение на предстоящий знойный день. Они только что встали и не успели позавтракать, когда вверху, невообразимо высоко раздался предсмертный вой лайнера. Едва он затих, как в километре от партии раздался сухой взрыв. Он вывел всех из оцепенения, и ребята, вскочив и быстро посовещавшись, побежали в направлении непонятно громкого треска. По пути их нагнал отголосок страшного удара о землю, возвестивший, что прекрасный воздушный корабль и тысячи его пассажиров закончили свой путь.
Ребята не знали, что произошло, но поняли, что случилось что-то нехорошее. Испуганные лица девочек и повзрослевшие глаза мальчиков тщетно искали в частой уральской тайге причину позвавшего их сюда треска. Но только на обратном пути красивая Алла Савченко вдруг зажала рот рукой, повернулась, попыталась побежать, но непослушные ноги подогнулись и она, упав на колени, стала задыхаться. Когда ее попытались поднять она, наконец-то, смогла вытолкнуть из себя крик и, захлебываясь, разрыдалась.
Медленно повернули двое самых смелых свой взгляд туда, куда только что смотрела их подруга. На нижних, очень редко встречающихся у кедра ветвях, выпучив окровавленные глазные яблоки, висело то, что осталось от Главного координатора национального экономического совета.
Но он был бы счастлив, если бы знал, что в левом кармане его тесных брюк, целое и невредимое, в сером стеокреновом пакете с мерцающим штампом "Urgently" и красным российским адресом, лежало наполненное отцовской любовью письмо, которое стало самым важным делом в жизни Федора Федоровича Хлобыстнюка.
19.04.2003
|
