|
Начало прекрасной эпохи |
Я впервые здесь - в твоей норе. Мы оба - ты и я - пещерные люди, дети рухнувших городов и исчезнувших цивилизаций. Каменный век стал нашим прибежищем, в котором нам удалось скрыться от назойливой культуры. Мы - жалкие дикари, завернутые в шкуры и пропахшие кровью. Наши глаза видели то, что происходило до эпохи античности, поэтому в уродливом мы замечаем неисправимую красоту, в неуклюжем - восхитительную грацию. Единственное, нам не удается держать внутри себя нашу самость, а потому она рвется наружу диким рычащим зверем. Осторожно! Того и гляди, порвет на лоскутья. Я здесь, в твоей норе. Ты принес меня сюда на своем плече, как добычу, хотя не добывал меня, я сама добровольно запрыгнула тебе на спину. А теперь опусти, опусти, мы пришли на место. Голые пятки оказываются на травяном полу, но в ногу тут же впивается сосновая иголка, она попала сюда вместе с пахучим травяным настилом случайно, как и я. Сосновая иголка в пятке Больно ли мне? Нет, просто щекотно. Свою нору ты вырыл сам, наверное, несколько лет скреб землю пальцами и въедался в нее зубами. Когда углубился на достаточное расстояние, занялся внутренним обустройством: выстилал пол травой, разукрашивал стены граффити, оставлял место для жертвенного костра - интерьер получился вполне в стиле пещерного дикаря. Теперь это теплая норка, в которой места хватит не только тебе самому, но и любой твоей случайной гостье. Ты принес сухих сучьев, теперь нужно разжечь огонь. Я достаю зажигалку, но ты мановением руки останавливаешь меня - какие зажигалки, когда на дворе каменный век? Остается стукать камень о камень, сердце о сердце, пока не посыплются искры, пока не выскочит красный петух и не пойдет кукарекать по стенам. А пока есть только глазастая темень, которая пялится на нас из каждого угла. Темнота - это прообраз всего, она по пятам следует за миром, каждую секунду предлагая ему в ней утонуть. Воды темноты спокойны и почти не шевелятся, наверное, это какое-то тихое лесное озеро, путь к которому зарос высоченной крапивой. Озеро - глаз, крапива - ресницы. Я была соринкой на его поверхности, ныряла в воду-ледышку, но никак не могла найти дна. Маленькие скользкие лягушата пели мне о том, что я больше никогда не выберусь на берег, а так и останусь барахтаться в этом ночном, беззвездном озере. Насмешливые лягушата просто дразнили меня: они пели мне о страхе, который живет под водяными корягами, о водяном куполе, который навечно смыкается над головой утопленников. Но я вылезла-таки на озерный берег: сырая, уставшая и не нашедшая дно. Земля под моими ногами плавилась от гнева, она не хотела простить мне измену с водой. Пламя разгоревшегося огня осветило мне обратный путь и твою нору, которую теперь я могу хорошенько рассмотреть. На самой большой стене изображен ты сам - человек неразумный, а рядом твой зверь с багряным взглядом и клыками-бивнями. Как рисовал? Окунул палец в красную охру и провел им по стене несколько линий. Почему голова у тебя и у зверя квадратная? Потому что это кубизм - направление в наскальной живописи. А я, глупая пещерная женщина, даже и не слышала о таком. Ку-уби-изм (это я пытаюсь повторить за тобой, глупо выпячивая вперед свои белесые зубы). Оказывается, ты говорящий дикарь: умеешь неожиданно вырвавшийся звук заключить в тесную оболочку. Никуда-никуда не вырваться звуку оттуда. Ну, раз ты умеешь говорить, придумай мне имя! Ведь я всю жизнь была безымянной дикаркой, которую к огню подзывали жестами, а в лес за растениями и грибами выгоняли затрещинами и пинками. Пещерный мужчина! Верни мне мое первоимя, которое потеряла я где-то в начале палеолита. Произнеси его своими губами, пусть звуки эти разорвут тишину, и тишина лопнувшей струной ударит по моему телу. Я зазвеню колокольно в ответ, но ты не затыкай свои немузыкальные уши. Я буду звенеть на целый свет, пусть проснутся все люди и нелюди в своих пещерах, болотах, норах, лесах, пусть узнают обо мне. Я укротительница дикарей, я делаю их ручными. И не зови своих богов, сегодня они тебя не услышат. Твой главный бог стоит в самом почетном углу. Он красив, стремителен, умеет взглядом своим метать молнии - таким и подобает быть богу. Но не сердись, если я скажу тебе, что твой бог мертвый, он - просто чучело, набитое проводами и микросхемами. Как болезнь он сеет мертвенность среди тех, кто поклоняется ему. Если хочешь, я снова разожгу внутри тебя пламя жизни, если хочешь Ты улыбаешься моей смелости. А я хватаюсь за твою улыбку, и качаюсь на ней, как на качели. Но, пожалуйста, не раскачивай так сильно, ведь я могу упасть и разбиться насмерть. Мне жарко! Дикие пляски твоего жертвенного огня для меня просто невыносимы, в них вижу я всю бесславную историю человеческого рода, которая упрямым бумерангом снова и снова возвращается сюда к нам - в каменный век. Я просто обуглюсь, если продолжу смотреть на твой огонь, мне жизненно необходимо дотронутся до его раскаленного языка. Но скажи, почему руки твои до сих пор скованы молчанием? Неужели они, в отличие от языка, до сих пор еще не изобрели алфавита? Смотри, это очень легко! Вот это буква "а", вот это - "б". Можно писать справа налево, можно слева направо, а можно наискосок или вообще перескакивая через страницы. Здесь и сейчас, сбрасывая оковы повседневности, понимаем друг друга бессловно. Жива была бы цивилизация, она вознесла бы нас на свою высоту. Города располагаются далеко от земли, они будто замирают в прыжке над нею. Но в нашем каменном веке мы еще почти что сровнены с землей, и даже иногда бываем вдавлены в нее. Однако у нас, лишенных самолетности и небоскребности, есть свои способы подняться. Например, камень, подброшенный вверх: завис на облаке, мгновение, и поменялся местами с солнцем, остался сиять там; а солнце, скукожившееся и холодное, скатилось на ладошку. Но сегодня нет смысла бросать камни, мы сами сможем чернокрылыми жар-птицами взмыть в небо, оставляя за собой розовую полоску среди удивленных облаков. Эта полоска будет видна всего несколько минут, но даже ради них я готова отдать свою жизнь. Сейчас я бы сняла с себя ненавистную кожу, и без оглядки кинула в огонь, чтобы уже никогда не одеть снова. Слышишь, только о тебе твердит мое тело, лишенное всех своих покровов. Но как только ты снимешь свои очки, я расплывусь пятном в твоих близоруких глазах. Не надо носить очков в каменном веке, потому что они искажают действительность. Видишь, теперь, когда ты их снял, я стала походить на сгусток тумана. Значит, так и есть - я создана не из плоти и крови. Попробуй поймать. Что, рука натыкается на пустоту? Я и есть пустота, я соткана из ее невидимых нитей. На многие, многие века назад пришлось оглянуться нам, чтобы понять, кто мы такие на самом деле. Своими руками отодвигаем завесу иллюзий, а за ней - легкое марево звериного запаха, который манит нас. Окунем в него свои пальцы, доверимся ему безоговорочно, и он приведет нас туда, где заканчивается реальность и начинается другое - непознанное, страшное. Сначала мы будем балансировать на самой кромке реальности, а потом окажемся сразу по обе ее стороны. Видишь, моя пританцовывающая тень на стене - это и есть я. Мы выступаем сразу в двух ипостасях, перетекаем друг в друга. Где граница перехода через измерения? Нам ее уже никогда не отыскать и, значит, никогда не вернуться обратно. Мы, будто бы летучие мыши, неподвижно зависнем между измерениями вниз головой, и проспим до того, момента, пока новые цивилизации не построятся, не расцветут до своего триумфального блеска, и с грохотом не рухнут, оставляя за собой только шлейф из серой пыли и необратимую тишину. Тихо-тихо, все еще теплится огонь, но он уже перестал быть кровавым и неистовым. Под такое сопровождение не отдать богам жертвы, не исполнить ритуальных плясок, зато можно вспомнить о прошлом, прислушаться к тому, что звучит внутри. Безветрие. Не раскачиваются ветки деревьев, они застыли неподвижно, как будто это вовсе не живые деревья, а только их наскальное изображение. Видишь, сама природа дарит нам ночное успокоение. И вот уже наши сны переплетаются между собой, как недавно переплетались мы сами. Настырно кто-то заглядывает в твою нору. Наверное, это утро. Оно высвечивает наши грязные, крючковато отросшие ногти, спутанные волосы и замызганные шкуры. Я встаю с травяного настила, который в своих зеленых ладонях еще некоторое время будет хранить тепло моего тела. Ты радостно потираешь руки и твердишь мне о восстановлении цивилизации. Вчерашний каменный век благополучно миновал, и возвращаться в него тебе совсем не хочется. Ты выводишь меня из норы, и там нас встречает моя новая эра, еще пугливая и слабо держащаяся на ногах, но абсолютно новая. Ее лицо покрыто солнечными веснушками, и она улыбается розовыми губами. Пока я с любопытством рассматриваю свою новую эру, ты достаешь сигареты (наконец-то наступил цивилизованный мир и можно спокойно покурить). Через несколько минут бросаешь окурок, и говоришь из вежливости, чтобы я приходила еще. Но когда я вернусь к твоей норе, вход в нее окажется засыпан землей и завален камнями. Тебе надоело быть дикарем, носить шкуры и пахнуть кровью. Тебе больше не нравятся пещерные женщины с безумным тигриным взглядом. В своем доме ты, верно, принимаешь другую, более цивилизованную гостью. Но я все равно когда-нибудь снова проникну в твою нору (или проберусь через черный вход или просочусь вместе с грунтовыми водами). И пускай на этот раз разорвется на куски вселенная, мы спасемся от ее страшных обломков под землей. Вместе. осень 2003
|
| Вернуться... |
| Берестова Анна |
| "Mik..." |
| Любое коммерческое использование материалов без согласования с автором преследуется по закону об авторском праве Российской Федерации. |