Нелетная погода

А человек живет в раздоре

Нам дорог ласточкин народ,

К своей вернувшийся отчизне,

Она и Он продолжат род,

Дадут начало новой жизни.

Без их тепла потенциал

Потомства в белой оболочке

Еще ни раз не оживал,

Не покидал отсчетной точки.

Этаж четвертый и последний,

Площадки лестничной фонарь

Дал паре ласточек намедни

Забот текущих календарь.

Слегка вначале нарастить

Из глины слепок прошлых лет,

Потом подстилку обновить,

Инстинкта выполнив совет.

Не зная устали, летать

В поимке сладкой мошкары,

Друг с дружкой нежно щебетать

О счастье данной им поры.

Усердье, верность и терпенье,

Дежурств черед за разом раз,

Однажды птенчиков явленья

Сквозь скорлупу наступит час.

Вскормить, взрастить и приучать

Птенцов к полетам и судьбе,

Из клюва в клюв им передать

Любовь друг к другу и к себе.

Семья, полеты и труды,

Простой расклад природных мер,

Алмаз прозрачнейшей воды,

Согласья высшего пример.

А человек живет в раздоре

С собой, другими и вселенной,

Довольство в крохах, в глыбах горе –

Удел его в сей жизни тленной.

Ума ль нехватка в том причиной?

Души ль избыток лабиринтов?

Иль неподъемен груз невинной

Крови пророков и пиитов?

29-30.05.2003 г.

Притворись

Ржа проклятая сердец –

Гнусных слов и дел творец.

Два старых маразматика

Поймали днем лунатика:

"Почему не на заборе?

Иль свалился нам на горе?

Посох взял интлектуала? –

Будешь бит ты чем попало!"

(Ох, склероз седых голов,

Ты корёжишь звуки слов.)

"Не похож на всех? – Ну, брось!

Видим мы тебя насквозь!

Непорядочен твой спор –

Лезь-ка лучше на забор!

И тогда нам будешь мил..."

(Даже если и дебил?)

В размышленья впал "лунат":

"Взгреть их что ли в тыщу крат? –

Не с руки: та – Глав, тот – Зам,

Замордуют: "дрянь и хам!"

Да к тому же Глав – старуха,

Зам – ползучая разруха:

Под седлом в галопе прока

Нет от кляч второго срока.

Влез в рабочие лошадки? –

В тягле будь послушно гладким.

Прочих быстро узнают,

Раз и два – пинка дают.

Вникни в вечный зов всех пор:

Пахарь, лезь-ка "на забор", –

Воз тащи, и будешь милым,

Только... притворись дебилым".

4-5.07.2003

Не дай Бог оказаться под ногами

Вновь жгу судьбу свою не в людях, а в людишках,

Лбов твердокаменных неумолим гранит:

На грёзы променял броню и был побит

Рукой того, в ком ждал добра в своих мыслишках.

Любитель воздух вы с оглядкой сотрясать

Правдоподобными, напрасными словами!

Мощён был дымом мост над пропастью меж нами,

Не стоит сердце мне впустую надрывать.

Вчерашний мною день прожит в комках обид,

Свободе с фальшью не ужиться абсолютно,

Но завтра, может, ход попятный ваш прилюдно

Отвергну и верну себе броню и щит.

Условно, зыбко всё в подлунном нашем мире:

Честь, справедливость, долг и вечная любовь,

Начальник, теща, друг и добрая свекровь,

Политика, суды, газеты, блеск в сортире.

Споткнешься невзначай – так будут рвать зубами,

Все стали нынче вдруг иль “господа”, иль “дамы”,

Спасение найдешь лишь у отца и мамы,

А жизнь не будет в жизнь, не дай Бог, под ногами.

25-28.04.2003 г.

Без индолата

Инобат – в языках тюркской группы имеет два значения: внимание и доверие. Адолат – одно: справедливость. Кроме того, Инобат и Адолат – женские имена. Встречаются и среди разного рода вершителей судеб людских, столпов Внимания и Доверия, стражей Истины и Справедливости.

Индолат – здесь под этим термином, производным от двух вышеназванных слов, подразумевается многокомпонентный ″состав″ из идеализированных ценностей, чаяний и абстракций человека и его жизнедеятельности: защищенности, благополучия, понимания, доброты, справедливости, внимания, доверия и т.д. и т.п. Неотъемлемый ″продукт″ некоторых идеологических ″кухонь″. В зависимости от конкретной ситуации может служить ″маслом″, ″смазкой″, ″соусом″, ″подливой″, ″приправами″.

Медея – волшебница, жена одного из героев древнегреческой мифологии Ясона, жестоко отомстившая ему за его намерение взять в жены и дочь коринфского царя.

Фемида – древнегреческая богиня правосудия.

К больному в суд зовет больной больного,

Из пальца дутый высосав сюжет:

″Опасней он преступника любого!″ –

И штраф с бедняги капает в бюджет.

Истец тот болен клеветы напастью,

А у судьи (пусть с меткой ″Инобат″)

Иная хворь: она законной властью

Смакует кайф, как некогда Пилат.

А впрочем, прокуратор Иудеи

Еще краснее в рифме с ″Адолат″:

Она – судья, ни грана от Медеи

И ″Дело″ зрит точь-в-точь, как Инобат.

Когда ж ответчик вовсе не желает

Мириться с грязью, брошенной в него,

Он – вот больной! – Фемиду призывает

Дать ход Закону – больше ничего.

Судья в ответ (нет проку в эпигоне):

″Вот жалоба, а вот жена истца

Винит вас в нецензурственном жаргоне,

И посему вам не сносить лица…″

Мы все больны, здоровых не осталось,

Кто – гриппом, кто – деньгами, кто – шизо,

Кто – злобой на бессилье и усталость,

Кто – манией соседа сдать в СИЗО.

Пилатики, пилатки, пилатяги

Держать не прочь в ответчиках весь свет,

Внимание окажут лишь сутяге,

Доверие – заслужит лишь клеврет.

Загадки дня, шарады деклараций,

Вопросы есть – ответов ясных нет,

А средства масс и массоинформаций

Льют щедро индолат в свой ″винегрет″.

8-12 апреля 2003 г.

Я пережду

Он – семьянин и гражданин почетный:

Его судьба – пример для подражанья.

Я – пассажир в день мрачный и нелетный,

И, как мираж, души моей желанья.

Давным-давно тоска была воспета

Поэта лирой гордой, одинокой,

И был убит он по решенью света

Рукой коварной, подлой и жестокой.

Давным-давно неволи сын лихой

Невольников звал драться за свободу,

Но возвращал в полон их ворог злой,

И вешал на столбах в урок народу.

Иной же прочь бежал от света глаз,

Смирял туземцев с мудрыми князьями

И из седла в один прекрасный час

Сползал, омытый матери слезами.

Бывало, что с туманом в голове

Другой до боли женщин целовал,

Вверял им горечь правды о себе

И пулю в лоб, отчаявшись, пускал.

Осмеянным быть вовсе не хочу,

Ее я имя вслух не называю,

Не заменяю чувственным "грущу",

Лишь иногда могу сказать "скучаю".

Мне не висеть добычей воронья,

Мне не валяться в кабаках в запое,

Не знать горячей верности коня, –

Дано искать лишь в женщинах покоя.

О, милая! Вослед машине плавной,

Прикрыв глаза, прошепчешь: «Шевроле»,

Сочтешь мои искания забавой,

Иль проглядишь, увлекшись крем-брюле.

Давным-давно тоска была воспета

Поэта лирой гордой, одинокой,

Не потому ль теперь ему планета

Дает венец навечного пророка?

Меня ж никто не станет даже слушать:

“Поэт страдал – тебе-то что не спится?

Брось, не глупи, побольше нужно кушать

И к рубежам намеченным стремиться.

Кто презирал порывы и мечтанья,

Кто даже пусть и не блистал умом,

Но не жалел учтивого старанья, –

На высоте, – вот ныне мудрость в чем”.

Удел такой – не мне для подражанья,

Не мой он, путь, увертками почетный,

Пусть, как мираж, души моей желанья, –

Я пережду день мрачный и нелетный.  

1968, 2003 гг.

Купить книги с участием Марата Аваз-Нурзефа